– Но это не входило в план операции, – вновь криво усмехнулся крепыш.
– …Да, это не входило в план операции. Но главное – он мне поверил. А дальше все было достаточно просто.
– Почему же его не взяли?
– Из оперативных соображений, – Василий Ксенофонтович наконец-то вспомнил об упавшем полотенце и заботливо водрузил его на место:
– Сам он был уже не опасен. А вот вокруг него увивались некоторые весьма любопытные личности. Впрочем, проживи Волошин еще годик, ему бы вспомнили кое-что. Хотя бы стихи о крымской чистке.
Усмешка исчезла с лица Арвида, губы сжались в узкую полоску.
– Да, помню… Но ведь он писал правду? Ведь это было?
– Было… – ответ прозвучал глухо, словно отдаленное эхо.
– Говорят, тогда погибло больше сотни тысяч… Или это было нужно революции?
– Это было нужно революции… – вновь отозвалось эхо.
Разговор опять прервался. Арвид по-прежнему смотрел на пологие склоны серых холмов. Василий Ксенофонтович курил, то и дело бросая на своего молодого собеседника короткий внимательный взгляд.
– Как вам японцы?
Вопрос прозвучал неожиданно, но крепыш даже не стал отвечать, ограничившись легким движением плеч.
– Но все-таки… – альбинос не отставал и даже подсел поближе. – Какие-нибудь сложности? Неувязки?
– Нет…
– Значит, мы вас готовили правильно, – Василий Ксенофонтович оживился и даже потер ладони. – Не зря я вас заставлял писать хокку! Не разучились?
И вновь ответа не последовало. Альбинос хмыкнул:
– Ну-ка, прошу вас, Арвид. Тряхните стариной!..
– На какую тему? – вопрос прозвучал так, словно собеседнику предложили решить математическую задачу.
– О Карадаге, – альбинос вновь усмехнулся и поудобнее откинулся на покрывало.
Арвид неторопливо оглянулся, окинув спокойным взглядом громаду Черной горы, вновь отвернулся. Несколько секунд длилось молчание, наконец крепыш медленно проговорил, почти без всякого выражения, равнодушно:
Старый тигр застыл
Возле недвижной глади…
Очень хочется пить.
Альбинос даже зажмурился, словно услышанное доставило ему неизреченное удовольствие, но затем задумался.
– И все-таки японец никогда не написал бы так прямо – в лоб…
Он помолчал, затем с силой ткнул окурок в гальку:
– За стих – оценка «хорошо», за выдержку – «отлично» с плюсом. Можете задавать вопросы…
– Я?! – в голосе Арвида звучала легкая ирония. Его собеседник понял:
– Все-таки обиделись на руководство! Ладно, сформулирую сам… Почему меня, то есть вас, срывают с задания, когда вы уже на полпути к цели, вызывают в Столицу, три дня там маринуют, а затем, не сказав ни слова, привозят сюда. Так?
– Вроде. И можете добавить – даже не выслушав.
– Даже не выслушав, – альбинос кивнул. – И вам остается либо ждать ареста за неведомые грехи, либо считать, что начальство спятило… Или запаниковало, так?
Крепыш не ответил и даже не повернулся, но было ясно, что его спокойствие – напускное.
– Начальство не спятило, – продолжал альбинос, уже в манере собеседника – неторопливо, делая паузы между фразами. – Но вот по поводу паники… Ну, если не паники, то чего-то подобного… В Столицу вас вообще нельзя было вызывать. Вы пробыли там три дня – и, увы, вас там увидели те, кто не должен был. Пришлось везти вас сюда, в Коктебель, чтобы спокойно поговорить…
Василий Ксенофонтович вновь улыбнулся:
– Начну издалека. После того, как вы приехали из Японии и получили орден, в Столице случилось одно презабавное происшествие. Изучив ваш отчет, некто, назовем его товарищ Иванов…
При эти словах Арвид резко обернулся. Альбинос с удовлетворением хмыкнул и повторил:
– Да, товарищ Иванов… Так вот, он собрал у себя наших ведущих авиаконструкторов. И, представьте себе, отдал любопытный приказ. Знаете какой?
Крепыш не ответил, но с нескрываемым уже удивлением и даже волнением замер, ожидая продолжения.
– Товарищ Иванов приказал свернуть все, слышите, все работы ведущих КБ! И вместо плановой продукции сосредоточить силы на подготовке самолета нового типа. Догадываетесь, какого?
– «Накадзима»… – ответ прозвучал глухо и как-то хрипло.
– Да, «Накадзима». За документацию, привезенную вами, вы получили свой орден, а вот товарищам авиаконструкторам пришлось ломать головы. Представьте – у Поликарпова на выходе истребитель, у Петлякова – высотный бомбардировщик, а им велят делать нашу советскую «Накадзиму»… Ну вот, а сейчас другой сотрудник вернулся с задания, и пришлось собирать новое совещание. Только на этот раз свои планы придется менять не авиаконструкторам, а вам.
– Но… постойте! – крепыш настолько удивился, что его напускное спокойствие сгинуло без следа:
– Василий Ксенофонтович! Я же привез заключение экспертов. «Накадзима» – слабый самолет! Он может действовать только в условиях чистого неба. Любой нормальный истребитель…
– Я передам ваши соображения командованию.
Несмотря на строгий тон, это была, по всей вероятности, шутка, поскольку оба улыбались.
– Вот-с! Так что теперь ваша очередь.
– Я уже собирался ехать в Абердин.
– Знаю. Очень жаль, но придется отложить. И вот что…
Альбинос быстро оглянулся, словно кто-то незамеченный мог подобраться к ним, а затем заговорил очень быстро, шепотом, причем акцент его стал таким сильным, что распознать некоторые слова было почти невозможно: