Дом сгорел, и Гельфанды отправились в Одессу. Впереди был долгий путь; им пришлось пересечь всю Украину, прежде чем они добрались до портового города на Черном море. Семья отправилась в Одессу, скорей всего, потому, что в этом городе родился отец Гельфанда. Впоследствии в кругу друзей молодой Гельфанд с удовольствием вспоминал Одессу и своих предков, портовых грузчиков, славившихся своей физической силой и выносливостью.
В то время Одесса была одним из самых больших торговых центров Российской империи. Это был город порто-франко, вольная гавань. Русские, армяне, греки, евреи, турки, татары, персы яркой толпой текли по городским улицам вдоль торговых рядов, мастерских ремесленников, роскошных особняков богатых торговцев. Солнце, море, улыбающиеся одесситы – все это создавало праздничную атмосферу средиземноморского города. В этом городе было невозможно предаваться грусти и находиться в изоляции. Жизнь одесских евреев отличалась от жизни евреев в черте оседлости. Большинство из них говорили на русском и украинском языках. В этом черноморском городе многие евреи не считали нужным строго придерживаться своей веры. Среди них были богатые купцы, энергичные, полные жизни личности, ставшие героями коротких рассказов Исаака Бабеля[10].
Их главным достоинством была невероятная тяга к жизни; они понимали, что богатство приходит и уходит, а жизнь одна. Они испытывали одинаковое удовольствие и от риска, с каким вели дела, и от прибыли, получаемой в результате этих дел.
Хотя одесские евреи не испытали на себе весь ужас, который несла обезумевшая толпа, и погромы, начавшиеся после убийства Александра II, годы, проведенные молодым Гельфандом в портовом городе на Черном море, не прошли для него даром. Гельфанд ходил в местную гимназию и, кроме того, брал частные уроки по гуманитарным наукам перед поступлением в университет. Однако на его интеллектуальное развитие решающее влияние оказала не гимназия, а внешняя среда. Спустя много лет он вспоминал:
«Я мечтал под звездным небом Украины, слушал прибой на берегу Черного моря. В моей памяти переплелись украинские песни, сказки, истории ремесленников, каждое лето приезжавших к отцу из провинциальных городов Центральной России. Шевченко первым познакомил меня с идеей классовой борьбы. Я восхищался гайдамаками. Михайловский, Щедрин и Успенский сыграли важную роль в моем интеллектуальном развитии. Книга Джона Стюарта Милля с примечаниями Чернышевского была первой прочитанной мной книгой по экономике»[11].
Это не преподавалось в русских школах; подобно многим молодым людям своего поколения Гельфанд сам овладевал необходимыми знаниями. Довольно удивительно, что о классовой борьбе он узнал из творчества украинского поэта Шевченко; гайдамаки, крестьяне и казаки, неоднократно восстававшие в XVIII веке против польского владычества, захватили его воображение. Его духовными наставниками, не считая Шевченко, были представители русской интеллигенции. Михайловский – русский философ и социолог, литературный критик, теоретик народничества, основатель субъективной социологии; Салтыков-Щедрин – писатель-сатирик, публицист, критик, высмеивавший бюрократию; Успенский – один из основателей террористической организации «Народная воля» в 1879 году[12]. Именно благодаря им Гельфанд стал испытывать вполне обоснованное презрение к царизму. Кроме того, можно предположить, что на формирование его политической позиции немалое влияние оказало и то, что он был евреем.
Одновременно он столкнулся с первыми проблемами. Стоит ли заняться террористической деятельностью по примеру «Народной воли»? Организация быстро теряла авторитет; в ее ряды проникли агенты полиции. Некоторые радикалы уже стали сомневаться в политической эффективности террора. «Идите в народ», чтобы установить контакт между интеллигенцией и погрязшими в нищете народными массами, сделайте так, чтобы народ проникся революционными идеями. Гельфанда больше привлекал такой способ содействия революции.
В 1885 году он вместе со своим другом Шаргородским овладевал ремеслом и ближе знакомился с рабочими. Друзья прошли обучение у слесаря, а затем переходили из одной мастерской в другую. Народом, в который «пошли» Гельфанд с другом, были рабочие, а не крестьяне. Опыт, полученный за год, доказал Гельфанду ошибочность его романтического революционного энтузиазма; маловероятно, что Шаргородский, простой, невежественный молодой человек, прирожденный мятежник, мог оказать влияние на Гельфанда. Они были совершенно разными людьми, и вскоре их пути разошлись. Впоследствии Шаргородский стал социалистом-революционером. Современники считали его ничтожным журналистом. У него была большая семья; жили они в бедности, Шаргородский глушил себя алкоголем[13].
В 1886 году в девятнадцатилетнем возрасте Гельфанд впервые уехал за границу, надеясь, как он писал, что «путешествие развеет мои политические сомнения»[14].
Можно понять надежды молодого путешественника: в Россию не поступала большая часть революционной литературы, и многие известные революционеры жили за границей. Гельфанд поехал в Швейцарию; ее города, жившие размеренной, безмятежной жизнью, привлекали недовольных русских. Он с энтузиазмом приступил к чтению обнаруженных в Цюрихе революционных трудов, начав с первых книг Александра Герцена. Гельфанд, безусловно, увлекся чтением, но не чувствовал удовлетворения. Перед приездом в Швейцарию он провел год среди рабочих на юге России и теперь понял, что очень немногое из того, что он прочел, подходит для просвещения русских рабочих. Он просмотрел всю революционную литературу, которую смог найти в Цюрихе, и понял, что «рабочим подойдет только «Хитрая механика» и брошюра Дикштейна»[15].
«Хитрая механика» – поверхностная пропагандистская брошюра; использовалась в основном народниками. Название брошюры Дикштейна – «Кто чем живет» – говорило само за себя. В первый приезд в Швейцарию Гельфанд жадно поглощал революционную литературу, однако чтение не смогло полностью развеять его сомнения. В действительности он еще больше запутался. Он проштудировал огромное количество литературы, отражавшей деятельность русской интеллигенции за прошедшие десятилетия. В литературе поднималось большое количество вопросов, на которые давалось множество сбивавших с толку ответов. В ней исследовались проблемы внутреннего развития России, ее будущего, места в мире; в качестве примера рассматривались многие сферы интеллектуальной деятельности.
В начале восьмидесятых годов XIX века марксизм вступил в соревнование за благосклонность русской интеллигенции. Хотя перевод первого тома «Капитала», сделанный Николаем Даниэльсоном, экономистом и одним из русских корреспондентов Маркса, появился в 1872 году, русский марксизм как движение возник лишь десятью годами позже. В 1882 году, за год до смерти, Маркс написал предисловие к русскому переводу «Коммунистического манифеста» 1848 года, в котором сделал попытку дать ответ на вопрос о будущем развитии России. Он понимал, что крестьянская коммуна, форма примитивной коллективной собственности, – институт, на который многие русские писатели, включая Александра Герцена, возлагали большие надежды, – разрушается, но считал, что «если русская революция послужит сигналом для рабочего движения на Западе, так что оба движения объединятся, то крестьянско-земельная община может послужить исходной точкой для коммунистического развития России»[16].