– Зебра взята. До третьей полоски взята.
– Ай, молодец, Медведь! Потери какие? Помощь требуется?
– Лев, потерь… – Крупенников искоса посмотрел на начштаба. Тот в ответ взглянул ему в глаза, криво улыбнулся и покачал головой.
– Не имею потерь!
В трубке озадаченно замолчали. А потом задали смешной вопрос:
– Совсем?
– Так точно, совсем! Пара десятков легкораненых, и только!
– Дыры на шкурах вертите, Медведи! – радостно зарокотал бас комдива. – Молодцы! Ждите контратаки! А ты, майор, руки в ноги и бегом ко мне. То есть ноги в руки!
Крупенников отдал трубку связисту и задумчиво произнес:
– Благодарность батальону от комдива. Велел дырки вертеть.
Офицеры слышали разговор – сквозь трески и статику жизнерадостное громыхание голоса генерал-майора доносилось, казалось, аж до самого Берлина. Благо, до того стало ближе еще на пару сотен метров.
– А вызывают зачем, не сказал? – спросил Харченко.
– Не доложил, знаешь ли. Ему по должности не положено комбату докладывать, – съязвил Крупенников.
– Мне бы доложил, – ответил особист, усмехнувшись.
– Ну, я ж по сравнению с тобой просто майор, а не… – и тут Виталий споткнулся и, не подобрав нужного сравнения, засмеялся. В ответ ему улыбнулся и всегда сдержанный Лаптев, и командиры батальона, и даже начальник особого отдела хохотнул.
– Кстати, а где замполит? – вдруг вспомнил Крупенников. – Что, тоже того? Исчез в бою?
– Здесь я, товарищ майор, – ответил скромно сидевший до того в углу Яша Финкельштейн.
– Ты там чего сочиняешь, таракан запечный? – спросил комбат, отсмеявшись.
– Скоро узнаю, – вместо замполита ответил майор Харченко. – Я всегда первым узнаю́. Всё! – и назидающе поднял указательный палец.
Не обращая внимания на подколку особиста, замполит вежливо ответил:
– Так это… политинформацию сочиняю. Мы же это, на территорию Германии вроде как вступили. Первыми.
То, что сказал замполит спокойным, чуть отрешенным голосом, вдруг произвело эффект рванувшей в блиндаже гранаты. И ведь знали же! Готовились! А вот за всеми странностями, за всеми переживаниями и исчезновениями вдруг не заметили этого простого, обыденного факта.
Они уже в Германии.
В той самой Германии, от которой пятились в сорок первом, которая душила их в сорок втором, которой они с таким трудом сломали хребет в сорок третьем. А в сорок четвертом они уже сами в логове дикого зверя.
– Однако… – только и сказал Крупенников, чувствуя… Нет, не ликование и не эйфорию. Пустоту и усталость. Так было с ним всегда, когда он ждал какого-то события или известия, важного и непременно счастливого. Но ощущение счастья всегда появлялось потом, гораздо позже, если и вовсе появлялось. «Праздник ожидания праздника», так, что ли? Или это не совсем об этом?..
Впрочем, и остальные офицеры бурно не радовались, лишь смущенно улыбались. Да и в самом деле, чего радоваться-то? Ну, Германия. Ну, логово врага. Ну, страна Гёте и Гитлера. Вот когда Гитлера удушим в Берлине, тогда и Гёте читать будем. Эту, как ее… Лорелею. Или это Гейне? А вот не пофиг ли майору Крупенникову?
– Отметим вечером, когда фрицев отобьем. А пока занимать оборону. Легкораненых в тыл не оформляйте. Или как это у вас… у нас делается, я пока не в курсе? Завтра отправим, а то сами видите, какие тут, хм, исчезновения. Все свободны. Убываю на НП комдива.
– Комбат, – окликнул того Харченко, когда короткое совещание закончилось и офицеры вышли из блиндажа.
– Ну? – оглянулся Крупенников.
– Я с тобой.
– Комдив меня одного вызывал, – нахмурился Крупенников.
– Да не слежу я за тобой, своих дел хватает, майор, – отмахнулся особист. – Иванова еще с собой прихватим. Хочу кой-куда пройтись, поглядеть…
Видя, что с лица комбата не сходит угрюмое выражение, Харченко искренне рассмеялся:
– Это тебе, комбат, нужно в особом отделе работать, а не мне. Всех подозреваешь в грехах смертных. Идем, потом все объясню.
«Потом» оказалось метрах в ста от взятых траншей. Харченко вдруг остановился и внезапно встал на четвереньки, начав осматривать землю, чуть ли не обнюхивая ее наподобие поисковой овчарки:
– Иванов, помогай!
Штрафник немедленно упал рядом и тоже стал изучать землю.
– Майор, меня, между прочим, генерал вызывал, – заметил Крупенников.
– Подождет твой генерал. У нас тут поважнее дела есть. Комбат, ничего странного не замечаешь?
Виталий Крупенников пожал плечами. Что тут странного можно разглядеть? Обычная нейтральная полоса, ставшая нашей. Перепаханная снарядами, засеянная осколками, политая кровью. И что на такой земле может вырасти?
– Харченко, ты следователем до войны работал, что ли? – иронично спросил ползающего по земле особиста комбат.
– Я до войны, майор, вообще не работал. Не успел. А вот пограничником послужил. Знаешь, сколько лет-то мне, Крупенников?
– Ну?
– Да как и тебе, двадцать пять.
Виталий удивился. Майор Харченко выглядел лет на десять старше. Брюшко солидное, лицо «наетое», как бабушка говорила. И волосы седые на висках. Хотя, по нынешним-то временам, этим не удивишь.
– Непонятно, – с трудом поднимаясь, сказал особист. – Вообще ни хера непонятно!
– Ну, кое-что понять-то можно, – откликнулся Иванов. – Вот только что оно означает…
– Это уж точно, – фыркнул в ответ Харченко. – Эвон, какая хрень творится, науке неподвластная. Смотри, комбат, видишь?
Комбат честно признался, что ничего не видит.
– Да ты внимательнее смотри.
Но комбат все равно ничего не видел.
– Следы видишь? От наших сапог, советских?
– Ну, вижу, следы как следы, – отчего-то раздражаясь, ответил Крупенников. Не любил он детективы. Даже про Шерлока Холмса и Ната Пинкертона.
– Не совсем! Вот, смотри, тут солдат бежал, вот тут упал и в сторону пополз. А тут – перекатом в другую ушел. Вот вскочил и снова бросок сделал. А вот тут следы закончились.
Майор присмотрелся. Действительно, следы заканчивались, словно человек подпрыгнул и…
И исчез.
Метрах в двух от исчезнувших следов все еще курилась вонючим тротиловым дымом неглубокая минометная воронка, обрамленная комьями вывороченной земли и ошметками дерна.
– Иванов, ты видишь? – спросил переменника Харченко.
– Вижу. И не только у этого. С другой стороны воронки такая же херня.
– И еще один момент, комбат. Оружия нет. Одежды, сапог там тоже нет, но это понятно. Человек испарился прямо в одежде, это бывает, лично видел. Но оружие-то должно остаться, понимаешь? Исковерканное, изогнутое, разбитое в хлам, оплавленное – но должно. А его нет.
– Да, вот у нас случай был в полку, – неожиданно и не совсем в тему вставил бывший разведчик. – Пуля второму номеру ПТР прям в патронную сумку вошла. И насквозь гильзу пробила. И ничего…
– А следовательно что, комбат?
– Что? – не понял Крупенников.
– Есть списки у зампотыла о получении оружия. И номера там тоже имеются.
Виталий хмыкнул:
– Списки… А ты хоть списки личного состава видел?
– Видел. Но отработать надо любую версию. Я не думаю, что они там каждую такую мелочь учли. Необходимо во фронте поднять все документы по батальону за последние два месяца. Вплоть до получения продовольствия. В конце концов, должны сохраниться личные дела осужденных, попавших к нам в батальон незадолго до выступления. И сохраниться не у нас, а в трибуналах. Если все проверить, глядишь, чего и поймем… может быть.
– Граждане майоры, кони скачут, – встал, отряхивая колени, Иванов, так что спросить, где это «там» и кто это «они», Крупенников не успел.
По перепаханному взрывами полю, мимо двух майоров и одного бывшего старлея лошади тащили батарею семидесятишестимиллиметровых орудий.
– А ну, стой! Стой, кому говорят! – Харченко выпрямился во весь свой невысокий рост, несколькими быстрыми ударами отряхнул испачканные землей колени. Колонна остановилась.
– Майор Харченко, кто такие?
– Капитан Помогайло, – козырнул старший из артиллеристов. – К штрафникам направлен в помощь. Далеко до них?