С топотом пробежав вниз по лестнице, Оля выскочила во двор и своим появлением произвела там примерно такое же впечатление, какое вызвал бы спикировавший в тихий курятник буревестник.
Широкие завязки ее флисовой шапочки разметались, как уши буденновки, а распахнутое пальто развевалось за плечами, как бурка. Ремень сумки, наискось пересекавший укрепленную толстым свитером грудь, смахивал на патронташ. В кулаке левой руки Ольга Павловна Рэмбо на манер гранаты-лимонки зажала мобильник, а правой охлопывала себя по карманам, точно в поисках запропастившегося куда-то холодного оружия.
Обсуждавшие новогоднюю телепрограмму бабушки на лавочке замолчали, молодая мамочка с коляской резко дала задний ход, дети в сугробе застыли, как слепленный ими снеговик. Ни с кем не поздоровавшись, обычно безукоризненно вежливая Оля с ускорением пересекла двор, вылетела на улицу и взяла на абордаж отчаливавший троллейбус.
Выпрыгнув из него на остановке «Городская больница», Оля зашагала по утоптанной народной тропе к главному входу, но на полпути притормозила у ответвления дорожки.
– Направо пойдешь – в магазин попадешь, – пробурчала она по аналогии со старым сказочным сюжетом.
Вместо сигнального камня с разъяснительными надписями у развилки стоял стенд-раскладушка, эротично прикованный за одну ногу цепью к фонарному столбу. Тем, кто проследует по стрелке, указатель обещал «Продукты, фрукты, книги, игрушки и др. в ассортименте». Оля в данный момент нуждалась именно в «др.» – а конкретно, в информации.
Она решительно свернула налево, с усилием пробилась через ревматически тугой и скрипучий турникет и, вновь оказавшись за территорией больницы, вышла к магазину с умилительным названием «Три медведя».
Вывеску на фасаде украшало триединое изображение Винни-Пуха, страстно обнимаю-щего бочонок с медом, медвежонка Умки, облизывающего эскимо на палочке, и безымянного бурого мишки, волокущего на горбу берестяной короб с пирогами. На короб какой-то веселый активист прилепил листовку партии «Единая Россия», увеличив медвежью популяцию на вывеске сверх заявленного.
– Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу, – мрачно напророчила Ольга Павловна, впрочем, вовсе не имея в виду перспективы конкретной партии.
Она толкнула дверь, глухо звякнувшую колокольчиком-бубенчиком, и вошла в магазин.
Сонная дева на единственной кассе скучно взглянула на нее мутноватыми очами с поволокой и нелюбезно предупредила:
– Через десять минут закрываемся. Короткий день!
– Короче, Склифосовский, – так же нелюбезно молвила Оля, ныряя в узкий лабиринт заставленных товарами стеллажей.
На полке с бакалеей она нашла бутылочки с уксусной кислотой, точно такие же, как та, что не в добрый час попалась в руки Елке. На стеллаже с минералкой без труда разыскала поллитровку «Чистой ключевой», отличавшуюся от бутылки с кислотой только бумажной этикеткой. Немного подумав, она отклеила этикетку «Кислота уксусная пищевая 70 %» и с двумя бутылочками в руках встала в очередь к кассе.
Судя по выглядывавшим из-под пальто и курток пижамам и халатам, очередь состояла главным образом из пациентов больницы. Недорогую «Чистую ключевую» брал каждый второй. Когда подошла очередь Ольги, сонная кассирша без раздумий пробила две одинаковые бутылочки, на одной из которых была этикетка с изображением голубого фонтанчика, как единую покупку: «Чистая ключевая» – две шт.
Оля кивнула собственным мыслям – эксперимент удался, – рассовала живительную влагу и смертельную отраву по карманам пальто и пошла в больницу.
В отделение ее не пустили.
Постукивая ногой и прикусив губу, Оля огляделась.
На подоконнике лестничной площадки по-прежнему стояли пустая бутылочка «Чистой ключевой» и полная жестянка окурков.
Ольга Павловна перебросила на живот сумку, фасон которой язвительный братец Костик называл «Мечта почтальона». Красотой и изя-ществом эта ручная кладь действительно не блистала, зато была практичной и вместительной, как лыковый короб того же медведя.
Раскопав в недрах своей сумы чистый полиэтиленовый кулечек, Оля аккуратно поместила в него взятую с подоконника бутылку. Затем она бестрепетно вырвала двойной лист из доселе священного талмуда – толстой тетради с поурочными планами – и в старательно свернутый бумажный фунтик пересыпала окурки из банки.
– Эй, девушка, вы это куда? – возмутился одинокий курильщик, лишившись пепель-ницы.
– Туда! – неопределенно ответила Оля.
Она как крышкой накрыла богатую россыпь окурков жестянкой, завернула бумажные лепестки, спрятала фунтик в сумку и, покосившись на курильщика, сварливо добавила:
– Минздрав уже устал предупреждать! Вот-вот начнем наказывать.
На выходе с территории горбольницы под елкой прятался еще один курильщик. Машинально продолжая взятую на себя роль добровольного представителя Минздрава Предупреждающего, Оля пристально посмотрела на завивавшийся колечками в морозном воздухе дымок и укоризненно покачала головой. Поначалу это никакого действия не возымело, но едва лишь она отошла на несколько метров, как из-за дерева выдвинулась крепкая мужская фигура в черном.
Если бы на пути к троллейбусу, которого она устала ждать, а потом к автобусу, в который она не сумела втиснуться, Ольге Павловне пришло в голову оглянуться, она бы увидела, что мужчина в черном следует за ней как привязанный.
– Молодец, рядовой Топтыгин! Выражаю тебе, брат, благодарность с занесением в личное тело!