– Михалыч… – обрадованно завопил Виталик и оторвался наконец от компьютера, – а чего она обзывается? Счас мы ее оформим и в отделение свезем! Посидишь двое суток, забудешь все слова умные!
– Да я же уже все рассказала, – Лиза пошла на попятный, – больше ничего не знаю…
– Порядок такой, – твердо сказал Михалыч, укладывая в папку свои бумаги и ее документы. – Поедете с нами, в отделении разберемся, все как положено.
– Слушайте, но соседи ведь могут подтвердить, что я только что приехала! – взмолилась Лиза. – Кто-нибудь видел машину…
– Какие соседи! – отмахнулся Виталик. – Тут рядом никого нету, да и при такой погоде людям только в окно смотреть…
Посовещавшись, эти двое решили дверь не запирать, потому что санитары приедут за трупом.
Виталик скрылся на минуту и вышел, держа под мышкой сверток в цветастой наволочке, по его довольному виду Лиза поняла, что там Никитин компьютер.
Дорогу Лиза проехала на автопилоте, не смотря по сторонам. Она была в шоке. Неужели они и правда задержат ее на двое суток, как обещали? Что делать? Как выбраться?
Она уже не горевала о Никите, теперь ее охватил и страх, и злость. Ведь не хотела ехать сегодня никуда! Так и нужно было прислушаться к себе и остаться дома. Или уж потом, когда обнаружила тело Никиты, надо было бежать оттуда на предельной скорости. Этот Виталик прав, кто ее там видел… А потом позвонить в полицию из автомата. Или вообще не звонить. Господи, как плохо все…
Они приехали в поселок Лиственное, где находилось отделение полиции. Против ожидания, аккуратный двухэтажный домик выглядел вполне приветливо, и внутри было чисто, и стены выкрашены веселенькой желтой краской.
Ни в какую камеру Лизу, конечно, не посадили, а велели ждать в общей комнате, где за высокой загородкой сидел дежурный. Ее спутники удалились. Лиза просидела почти час в полусне, в отделении было тепло, и ее развезло. Она очнулась от зычного голоса дежурного:
– Которая Скворцова? Проходи в кабинет!
В кабинете кто-то грозный и усатый в форме смотрел на нее сердито. Рядом со столом примостился Михалыч на шаткой табуретке.
– Ну что? – спросил усатый. – Как же вы, гражданка Скворцова, дошли до жизни такой?
Лиза угрюмо молчала. У нее болела голова, хотелось есть, пить, в туалет и еще оказаться как можно дальше от этого усатого типа, от которого явственно пахло чесночной колбасой. Она до того устала и измучилась, что не было сил пошевелить языком. Да и что бы это дало? Все равно они ей не поверят, да и слушать никто не станет.
– Что произошло? Вы можете внятно объяснить? – усатый повысил голос.
– Не могу, – Лиза пожала плечами, – когда я приехала, то нашла его мертвым. Сразу вас вызвала…
Она сказала это с такой горечью, что те двое переглянулись.
– Михалыч, что скажешь? – на этот раз в голосе усатого появились человеческие нотки.
– Да что скажу… – пробурчал Михалыч, – он и правда холодный был, окоченел уже. Я так думаю, рано утром он помер.
– Но-но, – усатый нахмурился, – ты у нас не врач. Это он однозначно скажет…
– Что я – покойников не видел, что ли? – Михалыч обиженно отвернулся.
– Ну вот… – Лиза обрадованно посмотрела на давно не стриженный затылок Михалыча.
– Что – вот? – рассердился усатый. – Ни о чем это не говорит! Вы могли приехать рано утром, а когда он упал, не сразу полицию вызвали. Плакали-рыдали, думали, может, он очухается… Вот если бы кто-то вас видел… С соседями не знакомы?
– Да нет, он тоже ни с кем не знался… – с тоской ответила Лиза.
Она вспомнила долгий утренний путь, и как сосны качались вдоль дороги, и как струи дождя стекали по стеклу машины…
– Стойте! – она даже вскочила с места, – Я вспомнила! Меня гаишник остановил на тридцать седьмом километре. Старший сержант Стриж!
– А вы что же – правила нарушаете? – с усмешкой спросил усатый.
– Ничего я не нарушила, он предупредил, что на девяностом километре авария большая и чтобы я в обход ехала. А я сказала, что мне раньше, на Лиственное, сворачивать.
– На тридцать седьмом, говоришь? – оживился Михалыч. – А во сколько?
Она назвала примерное время. Ей велели посидеть в общей комнате, усатый уткнулся в бумаги, а Михалыч отправился звонить по телефону.
Дежурный посмотрел на Лизу уже не так грозно и даже предложил стакан чаю. Чай отдавал веником, но Лиза была рада и такому.
– Ну что, – через некоторое время Михалыч вышел из кабинета, – повезло тебе. Вспомнил тебя Стриж – машинка, говорит, ему понравилась – новенькая, синенькая… Так что подпиши бумаги и езжай-ка ты домой, на тебе лица нет. Да осторожней там, на дороге.
– Спасибо… – выдавила из себя Лиза, – а с ним что будет?
– Увезут его в морг, завтра врач приедет, вскрытие будет делать. Так и напишут – смерть от несчастного случая. Голова закружилась, или споткнулся – и упал. Дело закроют.
Только в машине перед Лизой встал вопрос, нужно ли звонить Никите домой, чтобы сообщить печальное известие.
«Не буду, – подумала она, – ничего не стану больше делать. Пускай они сами…»
Санитар и водитель труповозки сдали тело потерпевшего в морг и отправились по своим делам. Санитар давно собирался поправить забор у тещи на участке, а у водителя было назначено свидание с секретаршей сельсовета Лидой.
Проводив коллег, санитар морга Кондрат облегченно вздохнул. Он не любил живых, живые его раздражали своим суетливым и бестолковым поведением, своими бесконечными разговорами. То ли дело – мертвые! Мертвые – они не суетятся, не скандалят, не качают права. От мертвого всегда знаешь, чего ждать, ежели его положишь на оцинкованный стол, он так на нем и лежит.
Кондрат запер дверь морга и направился в крошечную комнатенку, которую он важно именовал своим кабинетом.
Здесь, под столом, у него был тайник. Тайник представлял собой самый обыкновенный кирзовый сапог, но в этом сапоге Кондрат хранил литровую бутыль первоклассного самогона, который по собственному рецепту гнала у себя в сарае соседка Кондрата, бабка Леокадия.
В процессе самогоноварения Леокадия использовала исключительно натуральные, экологически чистые продукты, поэтому Кондрат не сомневался, что этот самогон помогает от всех известных науке болезней и даже от некоторых неизвестных.
Убедившись, что живых на вверенной территории не имеется, а мертвые ведут себя пристойно, Кондрат достал бутыль из тайника, нацедил себе полный стакан, достал из ящика стола сушку и, со стаканом в одной руке и сушкой в другой, вернулся в покойницкую.
Пить в одиночестве Кондрат не любил, считал, что это – верный путь к алкоголизму, поэтому выпивал исключительно в компании своих молчаливых подопечных.
Сперва он хотел выпить с тем мужиком, которого только что привезли на труповозке. Но отчего-то передумал. Какое-то у этого мужика было недоброе лицо. Да и вообще – человек незнакомый, городской, кто его знает, что у него на уме.
Поэтому Кондрат отправился в другой конец мертвецкой, где лежал тракторист, загнувшийся вчера с перепою. Этот – свой человек, местный, с ним и выпить не грех, тем более что при жизни он этим делом охотно занимался. Правда, имя тракториста Кондрат забыл, но это дело поправимое.
Кондрат подошел к столу, на котором лежал тракторист, взглянул на бирку, привязанную к большому пальцу ноги.
На бирке было написано, что покойного звали Станиславом Бубенцовым.
– Ну, будь здоров, Станислав! – уважительно проговорил Кондрат и лихо опрокинул стакан самогона.
Занюхав самогон сушкой, он почувствовал, что жизнь не так плоха, как иногда кажется, и в ней всегда есть место маленьким радостям.
Тем временем короткий осенний день подходил к концу. На улице смеркалось, и в окна морга проникало все меньше света. Кондрат хотел уже включить верхний свет, да передумал: в полутьме ему было как-то спокойнее и уютнее.
Сумерки быстро догорали. В комнате становилось все темнее.