Жюльет и доктор Проктор встретились в Париже и полюбили друг друга. В один прекрасный день несколько недель спустя Жюльет постучала в дверь его комнаты в пансионе. Он ужасно обрадовался, когда девушка спросила, не хочет ли он жениться на ней.
И в то же время ужасно удивился, когда она попросила его сейчас же сесть на мотоцикл и отправиться в Италию, в Рим, чтобы заключить там брак, причем как можно скорее. Жюльет ну никак не могла объяснить всю эту спешку, поэтому доктор Проктор аккуратно упаковал свой единственный приличный костюм и отправился в путь, ни о чем не спрашивая. Впрочем, он подозревал, в чем причина. Папа Жюльет был бароном. И хотя семья барона Маргарина перестала быть богатой семьей давным-давно, барон по-прежнему считал, что изобретатель-неудачник, да еще и норвежец по национальности, не слишком подходящая пара для баронской дочери Жюльет. И вот Жюльет и Проктор помчались на мотоцикле ночью через всю Францию, чтобы вступить в брак. Они только что заправились в одной деревне рядом с итальянской границей и подъехали к мосту. Тут-то все и случилось. Что именно случилось, доктор Проктор так и не понял. Перед глазами у него вдруг потемнело, а когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на асфальте и горло у него болит. Плачущая Жюльет стоит, склонившись над ним. За ее спиной виден приближающийся черный лимузин. Жюльет говорит, что это лимузин ее отца, барона, и ей надо поговорить с отцом наедине. Пусть Проктор едет дальше в Италию и ждет ее там. Доктор Проктор еще не вполне пришел в себя и вдобавок растерялся, поэтому безропотно подчинился. Но, обернувшись на противоположной стороне моста, он увидел, что Жюльет садится в лимузин, лимузин разворачивается и уезжает. Тогда доктор Проктор видел свою Жюльет в последний раз.
Лисе вздохнула. Вторая часть истории профессора о юношеской любви была такая же грустная, как и первая.
Прождав Жюльет на границе три дня, доктор Проктор позвонил ей домой с телефона-автомата в приграничном кафе. Трубку взял сам барон. Он объяснил, что Жюльет взялась за ум и поняла, что никак не может выйти замуж за Проктора. Она очень сожалеет, но все это для нее очень тяжело, и она не хочет больше говорить с Проктором и видеть его. Так будет лучше.
Потрясенный и измученный доктор Проктор вернулся на мотоцикле в Париж. В пансионе его уже поджидал полицейский, он протянул доктору некий конверт и грубо предложил прочитать письмо. Там говорилось, что студента Проктора исключают из университета и выдворяют из Франции в связи с подозрением о его принадлежности к организации террористов, изготавливающих оружие массового поражения. Основой для подозрения стал случай, когда во время эксперимента в химической лаборатории студент Проктор и еще один студент-норвежец чуть не взорвали весь университет.
Доктор Проктор попытался объяснить полицейскому, что они с коллегой всего лишь допустили ошибку, работая над порошком для машины времени. И вообще, не было никакого «страшного взрыва», взрыв был совсем не страшный, ни капельки. Полицейский велел Проктору отправляться в комнату собирать чемодан. Проктор был готов поклясться, что за высылкой скрывался барон Маргарин. Но сделать ничего было нельзя.
Вот так и вышло, что много лет назад страдающий от несчастной любви молодой человек приехал в Осло и в конце концов осел в покосившемся и всеми забытом доме в самом конце Пушечной улицы. В основном потому, что дом был дешевым, без телефона, и туда вообще никто не приходил. Идеальное жилье для того, кто любит разговаривать только сам с собой и непрерывно что-нибудь изобретает.
Лисе сидела в спальне своего красного дома и смотрела на синий дом профессора. Ей пришла в голову мысль, что это она, Лисе, во всем виновата. Это ведь она настояла, чтобы доктор Проктор отправился в Париж на поиски Жюльет Маргарин, верно? Конечно она. И вот теперь он попал в беду, причем неизвестно, в какую именно.
Балет в театре теней, устроенный пальцами Булле на противоположной стороне улицы, закончился поклоном. Потом пальцы превратились в уши кролика, помахали, что означало «Спокойной ночи!», и свет погас.
Лисе вздохнула.
В эту ночь ей спалось плохо. Она думала о слишком темных подвалах, слишком волосатых перувианских пауках, слишком больших городах и о том, что дальше все пойдет наперекосяк.
А на другой стороне улицы сладко спал Булле и видел во сне, как он летает по воздуху благодаря ветрогонному порошку, расшифровывает тайные послания, спасает гениальных профессоров и все – ну совершенно точно все-все – идет прекрасно. Но главным образом ему снилось, как он танцует канкан на сцене парижского кабаре «Мулен руж»[3], а восхищенная публика и все танцовщицы хлопают в такт и кричат: «Бул-ле! Бул-ле!»
Глава 3. Часовая лавка «Лангфракк»
Взгляд фру Стробе скользнул поверх ее невероятно длинного носа, прошел сквозь невероятно толстые стекла очков, сидящих на самом кончике носа, упал на детей, сидящих в классе перед ней, и вонзился в самого маленького из них.
– Господин Булле! – Голос ударил подобно хлысту.
– Фру Стробе! – прозвучал ответный удар хлыста от этого самого маленького ученика. – Какое удовольствие прикажете доставить вам в это невероятно прелестное пятничное утро, которое по красоте своей не уступает ничему, кроме вашего прекрасного, громоподобного руководства, о моя наставница и властительница дум?
Как и всегда, услышав ответ Булле, фру Стробе едва не взорвалась. Но не от возмущения – от смеха. А в глубине души ей было даже лестно.
– Во-первых, перестань насвистывать эту дурацкую мелодию… – начала она.
– Не так громко, фру Стробе! – прошептал Булле, вытаращив глаза в притворном испуге. – Это же «Марсельеза». Не дай бог, сотрудники французского посольства услышат, как их гимн называют дурацкой мелодией, – они сразу сообщат своему президенту, и он немедленно объявит войну Норвегии. Французы любят воевать, хотя абсолютно не умеют. Вы когда-нибудь слышали о Столетней войне, которую они вели с англичанами, фру Стробе?
Весь класс засмеялся. Фру Стробе постучала кончиками пальцев по столу и впилась глазами в лицо странного крохотного мальчика, зачисленного к ней в класс прошлой весной.
– Если бы ты не насвистывал эту мелодию, а слушал меня, то обнаружил бы, что я рассказываю как раз о Столетней войне во Франции, господин Булле. Ну и что же я, например, сказала только что о Жанне д’Арк?
– О Жанне д’Арк? – повторил Булле и почесал под левым ухом. – Гм-гм. Какое знакомое имя. Это же дама, правда?
– Точно.
– Знаменитая исполнительница канкана?
– Господин Булле!
– Нет-нет. А дополнительный вопрос можно?
Фру Стробе вздохнула:
– Жанна д’Арк была милой набожной деревенской девочкой. В юности ей было мистическим образом предсказано, что она найдет наследника французского престола, который прячется где-то во Франции, и поможет ему.
– Очень знакомая история, – сказал Булле. – А эта Жанна, случайно, не получала открытку из Парижа с редкой маркой тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года?
– О чем ты болтаешь? Жанна д’Арк узнала свою судьбу от ангелов, их голоса раздавались прямо у нее в голове!
– К сожалению, фру Стробе, в моей очень маленькой, но во всех остальных смыслах совершенной голове произошло небольшое короткое замыкание.
Булле посмотрел на Лисе, которая положила на парту голову и закрыла макушку руками.
– Это больше не повторится, фру Стробе, – сказал Булле. – Так что же случилось с этой дамой?
Фру Стробе оперлась на учительский стол.
– Об этом я и веду речь. Жанна д’Арк нашла дофина – наследника престола, и вместе они сражались с англичанами. Юная дева надела на себя воинские доспехи, научилась орудовать мечом, как настоящий воин, и возглавила французскую армию. Она до сих пор является национальным героем Франции. Запишите это, все!