– Верхний свет… – Лисе удивленно заморгала. – Что же мы сразу его не включили?
– Потому что тогда было бы не так страшно, – и Булле посветил фонариком на выключатель у двери.
Лисе повернула его, и в подвале изобретателя доктора Проктора вспыхнул яркий белый свет.
Он озарил котлы, автоклавы, ведра и полки, заставленные банками с самыми разными порошками и химикалиями, железные и стеклянные трубки и пробирки. На стене почему-то висело старое ружье с хоккейной шайбой на прикладе. Рядом с ружьем красовалась фотография, которую Лисе очень любила. Молодой доктор Проктор на своем мотоцикле во Франции. В коляске сидела она – красавица Жюльет Маргарин с длинными рыжеватыми волосами, его тогдашняя возлюбленная и вечная любовь. Они улыбались так счастливо, что у Лисе всегда щемило сердце при виде этого снимка. В первой открытке, которую доктор Проктор прислал им, говорилось, что он напал на ее след. Ту открытку он отправил из Парижа в июне. Интересно, как обстоят дела сейчас?
Взгляд Лисе продолжал блуждать по подвалу и остановился на почти пустой банке с землянично-красным порошком на дне. Но ее внимание привлек не красный цвет порошка, а этикетка.
Этикетка гласила:
Лисе сняла с полки банку и подошла к большому каталожному шкафу, железному и порядком проржавевшему. Открыла ящик с биркой «Незапатентованные изобретения», пробежала глазами все папки, дошла до буквы «Ф» и обнаружила там пожелтевшую папку с надписью «Французские носы-прищепки».
Она открыла папку, встряхнула ее, и оттуда выпали два синих, на первый взгляд совершенно обычных носа-прищепки. Инструкции не было.
Лисе сунула находку в карман куртки и крикнула:
– Нашла. Уходим!
Обернувшись, она увидела, что Булле стоит на скамейке, засунув руку в другую банку.
– Что ты делаешь?
– Хочу прихватить немного порошка ветронавтов, конечно.
– Булле! Это вещество опасно для жизни и к тому же запрещено законом!
– Ну так подай на меня в суд, – посоветовал Булле. – Кроме того, небольшое выделение кишечных газов полезно для здоровья.
– Небольшое? В прошлый раз ты проглотил всего одну столовую ложку этого порошка – и улетел в космос!
– Пожалуйста, оставь преувеличения мне. – Булле зачерпнул пригоршню светло-зеленого порошка ветронавтов, пересыпал ее в маленький пластиковый пакет, закрыл и сунул в карман. – Я взлетел всего на пятьдесят метров, а это совсем немного, если сравнивать с… мм… например, с Эйфелевой башней. Ты девочка и потому предвзято относишься к пуканью. Вам бы только шипеть.
Булле пустил ветры средней громкости.
– Слышала? – сказал он. – Теперь твой черед.
– Фи, – сказала Лисе. – Я так делаю, только если не могу сдержаться.
– Дорогая фрёкен Тихоня, – сказал Булле, пригладил вихор и спрыгнул со скамейки. – Спорю на тонну тянучек, что ты никогда не издашь звука, который способно услышать человеческое ухо. Оставь громкие звуки нам, мальчикам.
– Поживем – увидим, – сказала Лисе.
– Ты хотела сказать, поживем – услышим, – уточнил Булле и приложил ладонь к уху. – Я слышу… тишину!
Они выключили свет, заперли дверь, положили ключ под коврик, пробрались через сад, остановились под грушей и посмотрели на луну.
– Итак, мы летим в Париж, – сказала Лисе. – Одни.
– Одни, но вместе, – поправил ее Булле. – И это совсем недалеко.
– Дальше, чем до Сарпсборга, – сказала Лисе.
– Подумаешь, – хмыкнул Булле.
– Я должна отпроситься у мамы и папы, – сказала Лисе.
– Забудь об этом, – сказал Булле. – Тебя не пустят. Скажут, что надо обратиться в полицию в Париже. А мы-то знаем, что из этого получится.
– Да? – неуверенно произнесла Лисе. – И что же из этого получится?
– Ни-че-го, – ответил Булле. – Ни один взрослый не верит в изобретения доктора Проктора. «Мыло для путешествий во времени? – скажут они. – Что за вздор?» Поэтому профессор и прислал открытку именно нам. Он знал, что никто другой не поверит ему, ведь так?
– Может быть, – осторожно согласилась Лисе. – Но… Но ты уверен, что мы верим ему? Он очень хороший, но в то же время немножко… чокнутый.
– Конечно, я уверен, что мы ему верим, – сказал Булле. – А доктор Проктор совсем не немножко чокнутый. Он чокнутый давно и бесповоротно.
– Вот именно, – сказала Лисе. – Тогда почему же ты ему веришь?
– Элементарно, моя дорогая Лисе. Доктор Проктор – наш друг. А друзья всегда верят друг другу.
Лисе долго смотрела на луну. Потом кивнула.
– Это, – заметила она, – самое верное из того, что ты сказал за очень долгое время. Так что же мы делаем?
– Завтра пятница, да? Ты придешь домой и скажешь, что твоя подруга из Сарпсборга пригласила тебя провести выходные у нее. Тебе нужно после школы сесть на поезд, а там тебя встретят на вокзале.
– Это можно, – сказала Лисе и закусила губу. – А как ты?
– Я скажу маме, что поеду на выходные с оркестром в Арвику.
– С оркестром? Так вдруг?
Булле пожал плечами:
– Мама это проглотит, она всегда не в курсе событий. Она будет лишь рада избавиться от меня на пару дней. Когда пойдешь завтра в школу, положи в рюкзак кое-что сверх обычного, не очень много и только то, что начинается на «П»: паспорт, портмоне, пастилу и тому подобное. Мы оба идем в школу и делаем вид, будто все как всегда, договорились? А после школы едем в центр, в эту часовую лавку…
– Часовую лавку «Лангфракк», – сказала Лисе.
– Именно. Мы продаем там марку, едем на автобусе в аэропорт, покупаем билеты на ближайший самолет до Парижа, регистрируемся на рейс, и – р-раз! – мы уже в Париже.
Лисе пожевала нижнюю губу и обдумала сказанное Булле. Тут «р-раз», там «р-раз», подумала она. Булле имел удивительную способность говорить так, что некоторые очень сложные вещи вдруг становились простыми.
– Итак, – сказал Булле. – Что же у нас получается?
Лисе посмотрела на банку. От лунного света землянично-красный порошок в ней мерцал красиво и загадочно. Потерялся во времени? Мыло времени? Ванна – машина времени? Просто бред какой-то.
– Знаешь, все-таки будет лучше, если мы покажем открытку папе, – медленно сказала она.
– Лучше? – сказал Булле. – Если бы так было лучше, доктор Проктор прямо попросил бы об этом в своей открытке!
– Я знаю, но будь реалистом, Булле. Взгляни на нас. Кто мы такие? Всего лишь дети.
Булле тяжело вздохнул. Он положил руку на плечо Лисе и впился в нее пристальным взглядом, потом сделал глубокий вдох и возвестил благостным голосом:
– Послушай меня, Лисе. Мы с тобой одна команда, нам безразлично, что говорят все прочие. Будто бы мы несчастные игроки из команды в самом низу таблицы, которые вот-вот вылетят в нижний дивизион. Но мы знаем то, чего не знают они. – Булле аж задрожал от вдохновения. – Мы, дорогая Лисе… знаем… ну, знаем… что мы… что там полагается сказать дальше?
– Мы знаем, – продолжила Лисе, – что если друзья помогают друг другу, то один плюс один плюс один будет не три, а гораздо больше.
– Вот-вот! – сказал Булле. – Ну? Так что? Твой ответ «да» или «нет»?
Лисе долго смотрела на Булле. Потом сказала всего одно слово:
– Прикрытие.
– Прикрытие? – ничего не понимая, повторил Булле.
– Я беру с собой прикрытие-зонтик. С собой можно брать только то, что начинается на букву «П», а насколько я знаю, в это время года дождь в Париже идет непрерывно.
Булле два раза моргнул. Потом до него дошло.
– И-и-и! – восторженно закричал он и запрыгал на месте. – Мы едем в Париж! Канкан! Шампанское! Танцовщицы! Елисейские Поля!
Он продолжал кричать обо всех парижских прелестях, пока Лисе не остановила его. Пора было ложиться спать.
Когда Лисе пожелала родителям спокойной ночи и папа закрыл дверь в спальню, девочка, как обычно, осталась сидеть на своей кровати, глядя на желтую занавеску на втором этаже дома напротив. Она знала, что очень скоро на занавеску упадет слабый свет лампы и начнется вечернее представление – театр теней – для единственного зрителя, самой Лисе. Крохотные пальчики Булле будут бросать на занавеску тени, их силуэты будут выглядеть как танцовщицы, выплясывающие канкан. И Лисе, глядя на тени, будет думать об истории, которую им рассказывал доктор Проктор, о таинственном исчезновении Жюльет много лет назад. Дело было примерно так.