– Надо бы посмотреть, – пробормотал я. – Время до вечера есть.
Он вздрогнул, быстро-быстро перекрестился, трижды сплюнул, и все в таком темпе, что я едва успевал видеть, что делает.
– Ваше Высочество! – сказал он патетически. – Вы хоть и консорт, но должны же понимать, что туда никто в здравом уме не сунется. Хотя насчет консортов, правда, не знаю. Мандрагора светится там, где согрешил Адам!.. А это самое проклятое место на земле!
– Ну уж и самое, – проговорил я. – Что за мания величия…
– Ваше Высочество, – заверил он, – народ не ошибается! Все так говорят.
– Много же этот Адам грешил, – сказал я с уважением. – Эта мандрагора где только не растет…
– А светится?
Я пожал плечами.
– Видел только днем. При ярком солнце.
– Значит, – сказал он с убеждением, – светится только наша.
– Что, – поинтересовался я, – здесь Адам как-то согрешил особенно?.. Хотя да, сперва очень тесно общался с Лилит, а также со всякими, гм… Хотя и потом, все-таки прожил девятьсот тридцать лет… Странно было бы ожидать, что все это время будет делить постель только с Евой, мы же унаследовали от него не только мозги, но и всякие там чувства?.. Да и после смерти Авеля он расстался с Евой на сто тридцать лет, все это время греб под себя все, что хоть как-то… В общем, я быстро. Туда и обратно. Только посмотрю.
Он вскрикнул в ужасе:
– На нее даже смотреть близко нельзя!.. А уж попытаться выдернуть из земли… Она так кричит, что всякий сходит с ума. Чтобы ее выдернуть, сперва затыкают уши смолой или воском, привязывают к ней черную собаку, а потом, волоча на длинной веревке перед собакой кусок мяса, понуждают ее тянуться за ним. Мандрагора выдергивается из земли, бедная собака издыхает, а у счастливца в руках оказывается этот волшебный корень…
– Что? – сказал я грозно. – Собака издыхает?.. Да я таких самих заставлю руками выкапывать!.. Нет уж, обойдемся без этого сгустителя астральной энергии или что там ему приписывают…
Он вскочил, зябко передернул плечами, но на глазах ожил, сказал быстро:
– Вы здесь гость, старый лорд велел вас оберегать и всячески угождать… ну, по мере сил, чтоб не чересчур.
– А чересчур, – спросил я, – это сколько?
– На наше усмотрение, – заверил он, – так что если пойдете смотреть на мандрагору, а то еще и выдергивать, то я, как покорный слуга герцога, пойду вас сопровождать!
Я сказал понимающе:
– Что, настолько обрыдло торчать, как петух на заборе?
– Еще как, – ответил он честно.
– Хорошо, – сказал я. – Пойдем. Не люблю сидеть без дела.
– А пировать? – спросил он.
Я отмахнулся.
– Это тоже не дело, а завершение дела. Пировать просто так… это позор. Пир должен быть только после победы!
Он послушно пошел следом, едва не наступая от усердия на пятки, хотя я спускался не так уж и важно, все равно никто не видит и не оценит.
– Тебя как зовут? – спросил я.
– Франк, Ваше Высочество.
– Иди вниз, – распорядился я, – и скажи во дворе, чтобы оседлали моего вороного и что-нить поплюгавее для тебя. А я пока поднимусь к себе, собаку надо взять.
Он ухмыльнулся.
– Это обязательно. Они жутко обижаются, если оставлять дома.
Бобик ринулся мне на шею, исцеловал, как-то почуял издали, что сейчас отправимся хотя бы в короткий поход, это же так интересно – видеть новые места!
– Даже кухню оставишь? – спросил я. – В самом деле преданный друг.
Он тяжело вздохнул, кухню оставлять всегда жалко, но что поделаешь, просторы зовут и кличут, нельзя не откликаться на их зов.
Глава 11
Когда мы вышли во двор, Франк уже помогал седлать, не доверяя конюхам, крепкого буланого коня, где только и присмотрел такого красавца, а мой Зайчик стоит смирно, даже не замечая испуганного и напряженного как струна конюха, что держит его повод и делает вид, что это он отважно вывел этого зверя из конюшни.
Франк, завидев нас, ухмыльнулся и, затянув подпругу, лихо поднялся в седло. Зайчик подставил бок, я прыгнул в седло, не коснувшись стремени, как не побахвалиться, когда вон в окно выглядывают две женские мордочки, а Франк разобрал повод и крикнул:
– Эй там, морды!.. Открыть ворота людям.
Бобик, показывая, что он тоже людь, первым проскочил в щель, не дожидаясь, пока распахнут во всю ширь.
Я крикнул предостерегающе:
– Бобик, не туда!.. Шателлен подождет, сперва во-о-он туда, видишь там искорку?.. Или для тебя не искорка, я ее тоже сейчас не вижу, но там растет мантикора… тьфу, мандрагора.
Он недослушал, ринулся в ту сторону. Мы проехали через ворота, Франк оглянулся и недовольно пробурчал:
– Не нравится мне наш священник.
– Чего?
– Мог бы благословить на дорогу…
– А как у него служанка? – спросил я.
– Хороша, – ответил он в удивлении. – А что?
– Королева Маргарита, – сказал я, – правительница Наварры, как-то сказала, что легче расторгнуть сотню браков, чем разлучить одного священника с его служанкой.
Он ухмыльнулся.
– Это точно!
– Мне он тоже не понравился, – сказал я. – Зануда, а не воин.
Он удивился:
– Священник должен быть воином?
– Царство Божье, – сказал я патетически, – нужно защищать, как любое другое царство.
Он покрутил головой, для него это сложновато, да я и сам не знаю, зачем сказал, вообще идея свернуть с прямого пути в Шателлен для пока не так и нужного разговора с королем Бурнандии кажется все более неуместной.
А завтра, когда дурь пройдет и жалость к юному барону Джильберту еще повыветрится, уже могу и совсем передумать делать этот пока что лишний крюк. Сейчас нужнее знать, какую позицию занимает Найтингейл, чтобы увереннее разговаривать с Барбароссой, а не поддаваться мелким человеческим слабостям, оправдывая их высокими словами.
Кони пошли напрямик, оставив дорогу далеко в стороне. Бобик понесся вперед, опять же каким-то образом сообразив, что нужно туда и никуда иначе, только по дороге все же ухитрился изловить здоровенного толстого барсука и принес его, отчаянно брыкающегося.
Я указал взглядом на Франка, Бобик сунул ему прямо на седло, Франк едва успел подхватить, как Бобик умчался.