Впору самой от безысходности выпить немного. Пару рюмочек, чтобы нервное напряжение сбросить.
Но когда вернулась домой (в пакете прятался коньяк – подношение благодарного пациента), на пороге ее встретил… Гриша! Снова пьяный, губы в глупой ухмылке.
Увидел ее, заулыбался:
– Солнце ты мое!
И, будто заправская ищейка, сунул нос в пакет, радостно схватился за коньяк:
– То, что мне нужно!
– Ты как сюда попал? – нахмурилась Влада.
– Через дверь, летать я не умею! – Он уже открывал прямо в коридоре бутылку – руки некрасиво тряслись.
– Но я же…
Отхлебнул из горлышка, расплылся в блаженной улыбке:
– Нектар. – И подмигнул: – А замки больше не меняй. Со мной это бесполезно. Один из моих многочисленных талантов – могу открыть любой. Даже без отмычки. Неоценимый я у тебя человек! – хмыкнул. – Из дизайнеров выгонят, пойду взломщиком. Тоже доход. Очень приличный.
И целоваться лезет, что за мерзость!
Влада оттолкнула Григория, убежала к себе в комнату. Закрыла дверь на задвижку, крикнула:
– Только посмей тронуть!
Он, по счастью, штурмовать ее покои не стал.
А когда девушка решилась, уже к полуночи, выйти в туалет, увидела: Гриша спит в грязных ботинках на белом мехе дивана…
И самое главное: даже сейчас вовсе не противно ей было на него смотреть. Жалость, любовь, беспомощность ее переполняли. Но совсем не презренье.
…А потом снова наступило похмелье. Покаяние. Врач. Очередные, уже более сильные, препараты. Полный запрет на спиртное в доме.
Гришина мама неприкрыто страдала и умоляла Владу:
– Деточка, ну пожалуйста! Уже не прошу исцелить его! Просто не оставляй его! Ну есть же люди, кто всю жизнь понемногу пьет.
Ничего себе понемногу!
Иллюзий Влада не питала: если она хочет жить с любимым, а не с жалкой, опустившейся личностью, нужно срочно принимать меры. Но какие?
В клинику Григорий ложиться отказывался категорически. Он продолжал считать: алкоголик – тот, кто пьет ежедневно. «А у меня, Владушка, не запои, а что-то вроде творческого отпуска! В наших кругах это вообще норма: поработал, напряг мозги – расслабился».
Хотя нарколог – Влада явилась к нему на беседу – был неумолим:
– Он сопьется окончательно. Вопрос года, не больше.
– Но сделайте же, черт возьми, тогда что-нибудь! – сорвалась она.
Врач лишь руками развел:
– Вы, коллега, должны понимать. Даже в травматологии, в хирургии больной прежде всего должен хотеть поправиться сам. Если этого нет, медицина бессильна. Мой вам совет: бросьте его. Только свою жизнь вместе с ним поломаете.
Но Влада продолжала любить Гришу – прежнего. Искрометно веселого, заботливого, ласкового. Стояла над постелью, смотрела, как мечется любимый в тяжелом алкогольном сне, и вспоминала их светлые дни. Когда вместе сидели у телевизора, выбирали новые занавески, он учил ее играть в компьютерные игры, пел ей под гитару. Внимательно выслушивая ее указания, делал ей массаж… Когда перевез однажды в ее квартиру любимые свои безделушки – от школьного еще плюшевого медведя до сувениров из заграничных поездок, и они расставляли их, вперемешку с Владиными, в серванте. Как смеялись, что потертый мишка составил прекрасную пару ее старенькой, времен детского сада, кукле! А потом Гриша серьезно сказал:
– Все, милая. Раз наши игрушки сидят рядом, значит, и мы с тобой вместе – навсегда!
И ей тоже так этого хотелось!
А чтобы спасти любимого, Влада была готова на все.
* * *
Наши дни. Таня Садовникова
Любимейший читатель Таниного блога выступал под ником Толстяк, а в реале – приходился ей отчимом.
Полковник Ходасевич, пусть любил поворчать, что виртуальный мир подменяет реальную жизнь, сам в Интернете бродил частенько. Записи падчерицы читал исправно, а иногда даже на них откликался. Как сейчас, лапидарно: Утка с гречневой кашей.
Конечно же, Таня ответила: Приеду!
И уже через час входила в скудно, по-холостяцки обставленную квартирку. Впрочем, запахи здесь витали – лучшим ресторанам такие не снились.
– Утка фермерская, с утра еще крякала, – гордо оповестил Валерий Петрович, – начинил черносливом, на гарнир гречка, пышненькая, как ты любишь.
И у Тани (хотя, пока ехала, уверена была, что после всех переживаний даже кусочка не проглотит) сразу слюнки потекли.
А когда набила живот до отказа (аргументов про диеты Ходасевич не принимал и, если она не доедала, всегда обижался), уже и события последних дней стали казаться всего лишь обидными – но вовсе не роковыми.