– Папа, ты о чем?
– О том, что и я не нашел то, что искал. Я вот подумал... если б можно было опять быть вместе: я, ты и твоя мама.
Поняв, что на отца накатила непонятная волна раскаяния, я посмотрела на часы и спешно произнесла:
– Мне пора. Лекарство закончится, звони.
– Ты только скажи... ты бы не против была, если мы снова втроем: я, ты и твоя мама...
– Пап, да не нужен ты нам. Ни мне, ни маме. И тебе это не нужно. Мы столько лет без тебя жили и ведь, если разобраться, неплохо жили. Можно даже сказать, хорошо. Главное, что я тебя нашла и увидела, какой ты стал. Ты увидел, какой стала я. В конце концов мы оба имели право на эту встречу.
– Доча, я тебя, наверно, разочаровал.
– Нет. Я тебя именно таким и представляла Отец пошел меня провожать и вновь, остановившись у машины, погладил ее по капоту.
– Ну, доченька, ты даешь. Такая машина... Даже страшно представить, сколько она стоит.
– Папа, а ты чужие деньги не считай.
– Ты, честное слово, молодец... Из такой нищеты... – не обратил внимания на мое замечание отец. – Жениха, наверно, богатого нашла.
– Папуль, богатые женихи бывают только в сказках, – заметила я и села за руль. – Я в этой жизни привыкла рассчитывать только на себя и на свои силы.
Я отъезжала от дома отца с тяжелым сердцем. Он долго смотрел мне вслед, и я видела в его глазах слезы. Слезы были не только в его глазах, но и в моих... Тогда я не знала и не могла знать, что вижу его в предпоследний раз...
В следующий и уже последний раз я увидела отца на автобусной остановке в моем городе. Он был пьян. Сидел на лавочке с какой-то сеткой и пустыми бутылками. Я не сразу его признала, но на светофоре сердце екнуло. Я остановила машину, вышла и... села рядом с ним на лавочку.
Я обратила внимание на то, что он очень плохо выглядит и от него несет стойким перегаром. Жуткие бородавки на лице... Немыслимая сетка с пустыми бутылками в руках. Отец мне обрадовался и заплетающимся языком стал говорить, что так и не нашел счастья.
– Доча, сидишь такая холеная. Тебе нет дела до отцовых переживаний...
– Папа, тебе не было до меня дела ровно восемнадцать лет. Кто виноват, что ты сам себе дал пожизненное заключение? Я не холеная. Я просто не захотела жить той жизнью, в которой ты меня оставил. Пап, ты давай, не болей больше. Выздоравливай и будь счастлив.
Но отец не выздоровел и уж тем более не стал счастливым. Он умер через пару месяцев после нашей последней встречи. Я хотела вновь привезти ему лекарство, но узнала, что ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ.
До сих пор прокручиваю в голове ту последнюю встречу. Если бы знала, что она последняя, уделила бы ему побольше времени, но откуда я могла знать... Я даже его испугалась: мятый плащ, невнятная пьяная речь, неприятный запах... Он попросил подвезти его до дома, но я не согласилась. От него так несло перегаром, и я сказала, что в таком виде никуда его не повезу. Пусть ждет автобус.
Если бы знала, что это последняя встреча, обязательно бы подвезла, выслушала и постаралась помочь. А тогда меня охватило неприятное раздражение от того, что «раскаяние» отца наступило слишком поздно. Да и раскаянием это сложно назвать. Как говорят, плакал не он. Плакала водка... Тогда мне не хотелось заморачиваться переживаниями человека, который даже не думал о том, как я в детские годы переживала, что он не поздравляет меня с днем рождения. Я ждала и почему-то чувствовала себя ущербной... Если обо мне не помнит родной отец, значит, у меня что-то не так... Я очень ждала! Бывают бывшие жены, но бывших детей не бывает. Я же оказалась всего лишь его бывшим ребенком...
Папа, я горжусь тем, что мы с мамой выкарабкались из черной беспросветной ямы без твоих алиментов и хоть какой-то помощи. Когда-то мы остались в совершенно пустой квартире и первую ночь спали на одолженном у соседки одеяле с одной подушкой. И ничего. Тебе же матрасы и одеяла были нужнее... Нет, я ни в коем случае не держу на тебя зла. Наоборот. Благодаря тебе на этом свете появилась я. Большое тебе за это человеческое СПАСИБО.
Вот так я познакомилась и попрощалась со своим отцом. Потом, когда я уже стала известной писательницей, мне стали звонить его дети и говорить о том, что они мои братья и сестры. Мол, нужно родниться.
Извини, папа, но это ТВОЯ ЖИЗНЬ, и я к ней никакого отношения не имею. Ты никогда не приглашал меня в свою семью, никогда не знакомил со своими женами и детьми. Я была в твоей квартире всего один раз, когда мне было двадцать лет, ровно пять минут, но со мной даже никто не поздоровался.
Я не очень понимаю: почему, когда человек становится известным и чего-то достигает, у него сразу появляются сестры, братья, непонятные родственники. Все они хотят, чтобы я признала родство и обрадовалась тому, что они есть. Какой смысл родниться, когда больше половины жизни прожито? Родниться надо раньше, когда впереди целая жизнь и можно радоваться первым успехам сообща. Я не знаю этих людей. Они говорят, что прочитали обо мне в газете и сразу поспешили породниться... Такое родство мне не нужно. Родные люди либо есть, либо их нет. А что это за родня, которая всю жизнь знает о твоем существовании, но ей наплевать – жив ты, здоров или нет. Даже если сдохнешь от голода, никто не вспомнит, потому что у этих людей нет для тебя места в своей, более сытой, жизни. Но как только ты чего-то достиг и чудом выбрался из нищеты, о тебе вспоминают и хотят тут же прикоснуться к чужому успеху, по возможности залезть в твой карман и засветить где-нибудь свое лицо.
Я знаю всех своих родственников с самого раннего детства и очень их люблю. Вместе со мной они переживали все мои многочисленные взлеты и падения. Это действительно РОДНЫЕ ЛЮДИ. Другой «родни», которая резко появилась после того, как я стала известной писательницей, у меня нет и не будет. Не стоит вестись на известность. Подумайте о своих корнях и идите навстречу тем, с кем выросли и кому вы на самом деле дороги. Милые мои, где же вы были раньше, когда я работала, как проклятая, с самого раннего детства, вырабатывая у себя стальную волю и железный характер?!