На следующий день в подразделение из штаба 5-й армии поступили противоречивые приказы: отступать на Дармштадт, оставаться на месте, сдаться американским войскам… Геринг решил выполнить приказ, с которым был согласен сам: имущество отправится в Дармштадт наземным маршрутом, а самолеты вылетят туда. Но из-за тумана в тот день не представилась возможность взлететь, а на следующий день, утром 11 ноября, штабной офицер доставил новый приказ верховного командования: снять с самолетов вооружение и перегнать их в Страсбург для передачи французам. Прибывший офицер уточнил, что невыполнение приказа может помешать переговорам о перемирии. Посоветовавшись с ближайшими соратниками – Боденшацем, Удетом, Левенхардтом и Лотаром фон Рихтгофеном[14], – Геринг согласился отправить в Страсбург пять самолетов, а остальные, как и было предусмотрено, в Дармштадт. Пять самолетов вылетели в Страсбург, и летчики, следуя указаниям Геринга, при посадке опрокинули все машины через носовую часть, сделав их непригодными к использованию. Остальные самолеты полетели в Дармштадт, но четыре пилота заблудились в тумане и сели в Мангейме. Аэропорт этого города находился под контролем революционного совета рабочих и солдат, которые конфисковали все бортовое вооружение для собственных нужд. Узнав об этом, Геринг отправил в Мангейм эмиссаров с ультиматумом: или оружие будет возвращено незамедлительно, или его самолеты совершат налет на аэродром и разгромят его. Революционеры сразу же все отдали, и самолеты вернулись в Дармштадт, где и были приведены в негодность. В тот вечер Геринг записал в журнале боевых действий своей эскадрильи:
«11 ноября. Заключено перемирие. Эскадрилья перелетела в Дармштадт при плохой погоде. Со времени своего формирования истребительная эскадра сбила 644 вражеских самолета. Наши потери: погибли 56 офицеров и младших командиров и 6 рядовых, получили ранения 52 офицера и младших командиров и 7 рядовых».
Это был некролог эскадрилье «Рихтгофен»… Официальная демобилизация состоялась несколько дней спустя в Ашаффенбурге неподалеку от Франкфурта. Этот городок, как и многие другие, балансировал между революцией и анархией: солдаты, матросы и рабочие-большевики, став властителями улиц, оскорбляли офицеров и срывали с их мундиров награды. Толпа, которая еще вчера приветствовала своих героев, теперь встречала их с враждебностью и угрюмостью. Как можно было оставаться равнодушными к такой внезапной перемене? Церемония демобилизации проходила во дворе какой-то типографии, после чего рядовые разошлись, а офицеры собрались в ближайшей таверне. «Им следовало бы вернуться в свои семьи, – вспоминал Боденшац, – но они явно не решались уходить, словно опасались того, что их ждало по возвращении. В этой новой Германии, странной, пугающей и побежденной, все мы чувствовали себя иностранцами и, как все иностранцы, старались держаться вместе. […] Помню, что настроение Германа балансировало на грани цинизма и ярости. Он заявил, что намерен эмигрировать в Южную Америку и навсегда проститься с Германией, но потом вдруг заговорил о великом крестовом походе, который должен вернуть родине потерянное ею величие. […] А затем в какой-то момент он поднялся на небольшое возвышение со стаканом в руке и начал говорить […] об эскадре “Рихтгофен”, о подвигах, мастерстве и смелости летчиков подразделения, которые прославили его на весь мир. “Только в Германии сегодня ее имя марается в грязи, ее подвиги забыты, ее офицеры оскорблены”, – заключил он. А затем яростно высказался о революционерах, которые разрушали страну, позорили армию и всю Германию. […] “Но мы сумеем побороть эти силы, которые пытаются сделать нас рабами, и победа будет за нами, – добавил он, – те самые качества, что прославили эскадру "Рихтгофен", пригодятся в мирное время, как годились во время военное”. Потом он поднял свой стакан и сказал: “Господа! Предлагаю тост за Родину и за эскадру "Рихтгофен"!” Он выпил и разбил стакан о пол. И все мы последовали его примеру. Многие из нас плакали, и Герман в том числе».
В Германии той поры царил такой беспорядок, что для того, чтобы доехать до Мюнхена, надо было проехать через Берлин. Когда демобилизовавшийся в звании капитана Геринг в поисках работы приехал в столицу вместе с Эрнстом Удетом в середине декабря 1918 года, их пригласили на собрание Общества защиты демобилизованных офицеров в Берлинскую филармонию, где по поручению правительства выступил генерал Георг-Ханс Рейнхардт, военный министр Пруссии. Он призвал собравшихся не порывать связей с армией, постараться пережить тяжелые времена и пообещал принять всех желающих в военизированные формирования, создававшиеся для защиты правительственных зданий от мятежников и экстремистов. Рейнхардт пришел на собрание уже в униформе новых отрядов, принятой в упрощенном варианте: эполеты заменили скромные голубые нашивки на рукаве. Обращаясь к офицерам, генерал сказал, что эти нашивки ему не очень-то по душе, но придется потерпеть некоторое время. Однако Геринг, всегда придававший чрезмерное значение военной символике, не стерпел. Он попросил слова и, не дожидаясь приглашения, вышел на сцену. Геринг был в полной форме офицера кайзеровской армии, с белыми эполетами, на которых сверкали капитанские звезды, с орденом «За заслуги» на голубой с золотом ленте, повязанной вокруг шеи, с полным набором Железных крестов и другими наградами. И при общем молчании пораженной публики сказал, обращаясь к Рейнхардту: «Ваше превосходительство, эти голубые нашивки вам не к лицу! Лучше бы вы повязали черную ленту в знак скорби по германской армии. […] Мы, офицеры, выполнили свой долг на войне! Долгих четыре года мы рисковали жизнью ради отечества, а теперь они плюют на нас и лишают нас последнего, что у нас осталось, – наших званий и наград! Позвольте мне заявить, что не народ виноват в нашей беде. […] Винить надо тех, кто нанес удар в спину нашей славной армии, – тех людей, которые думают только о захвате власти и о том, чтобы обогатиться за счет народа!» Затем Геринг сказал, что день расплаты придет и что предатели будут изгнаны из Германии, и призвал всех трудиться ради этого дня и готовиться к нему.
Излишне говорить, что слова Геринга были встречены бурей аплодисментов. Но оба раза, когда публично произносил импровизированные речи, капитан Геринг выразил негативное отношение к обоим политическим течениям, которые в то время боролись за власть в Германии: в Ашаффенбурге высказался против революционных советов рабочих и солдатских депутатов, в Берлине – против социалистического правительства Эберта… Однако во время второго своего выступления Геринг ввел в обращение обостривший политическую борьбу в Германии на целое десятилетие миф об «ударе в спину», согласно которому германская армия проиграла войну не на полях сражений, а из-за предательства левых внутри страны. Действительно, внешний враг не сломил кайзеровские войска, а союзные армии не оккупировали Германию. Но утверждение, что страна могла бы еще долгое время продолжать борьбу в деморализованном и нестабильном состоянии, в каком она оказалась в ноябре 1918 года, свидетельствовало о непонимании ситуации либо было просто нечестностью, и Геринг, с его опытом и связями, должен был это четко сознавать. И вот это самое ослепление положило начало многим бедам в будущем…
Вернувшись в Мюнхен, Герман Геринг увидел, что после поражения мать его ведет такую же трудную жизнь, как и все остальные соотечественники. Но ему пришлось вскоре покинуть родной дом, поскольку его активно разыскивали… Дело было в том, что в начале 1919 года советы рабочих и солдат, тайно поддерживаемые большевиками, захватили власть в Мюнхене и принялись устанавливать в городе режим террора, направленный прежде всего против офицеров бывшей императорской армии. Над Герингом, примкнувшим к образованному из ветеранов подразделению «Добровольческого корпуса», которое выступало против власти новых, коммунистических правителей Мюнхена, нависла угроза уничтожения, но ему удалось найти неприступное убежище. Мы помним капитана Бьюмонта, английского летчика, который за два года до описываемых событий пользовался гостеприимством офицера 27-й истребительной эскадрильи лейтенанта Геринга. Так вот, случилось так, что Фрэнк Бьюмонт возглавил миссию союзников, которая осуществляла надзор за расформированием подразделений немецкой военной авиации. Штаб-квартира этой миссии разместилась в гостинице «Четыре времени года» в Мюнхене, где Бьюмонта и посетили в начале февраля 1919 года Геринг и Удет. Английский офицер, чем бы он ни занимался, был благодарным человеком, и он предложил им на месяц приют, питание и свою личную защиту, а затем помог тайно выбраться из Мюнхена, связав их с людьми из подразделения «Добровольческого корпуса», которое обосновалось в окрестностях Дахау. Несколько дней спустя это подразделение атаковало красные бастионы Мюнхена, разбив их из пушек, а затем взяло в свои руки власть во всей Баварии…