Следующие два года они прожили с отцом в кошмаре. Кирилла пришлось лечить у каких-то светил психиатрии. На это уходила куча денег. Приходилось что-то продавать, чем-то жертвовать. Отцу пришлось долго оправдываться перед правоохранительными органами, потому что члены семьи принадлежат к группе риска: как объяснял ему работник прокуратуры, они первыми попадают под подозрение.
Долгих два года им обоим пришлось вести долгие нудные разговоры, оправдываться, объяснять, выворачивать душу наизнанку. Потом это все внезапно закончилось. От них отстали. От Кирилла – психиатры, сделав пометку в карточке, что он абсолютно здоров. От отца отстали следователи, придя к выводу, что мама погибла, наложив на себя руки.
Кажется, они еще долго мотали нервы и Максу, который в тот день должен был играть роль Деда Мороза. Но у него было железное алиби – несколько пар глаз, которые видели, что он неотлучно находился при своих спутниках.
В результате дело было закрыто. Но отец не верил, что мама это сделала с собой. Он так и считал, что ее убили. Кто-то напал на нее и убил.
– И эта непойманная мразь живет, жрет и радуется жизни, – заканчивал он, уже когда изрядно напивался. – И мы никогда, никогда не узнаем, кто сделал с ней это!! Никогда…
Разговоры эти звучали все реже и реже, через пять, семь лет и вовсе стихли. А потом Кирилл, когда ему уже исполнилось восемнадцать, неожиданно узнал, что отец уже давно живет своей собственной жизнью. Что их осиротевшая без мамы семья давно состоит из одного человека. То есть из него одного. У отца семья есть. И кажется, там даже есть дети!
– Это правда?! – спросил он у отца, когда случайно узнал.
– Что – правда? – Отец с вызовом поднял на него взгляд, в котором со дня смерти матери поселилась тупая, как у идиота, отрешенность. И повторил вопрос: – Что – правда?
– Что ты давно живешь… с женщиной?!
– А с кем я, по-твоему, должен был жить, с мужчиной, что ли? – фыркнул отец со злостью.
– Но как же так?! Я всегда думал, что ты и мама…
Кирилл растерянно глянул на портрет матери, висевший на центральной стене в гостиной их другой, небольшой квартиры из трех комнат. Старую они продали. И дом продали тоже. Почти сразу, как отстали психиатры и следователи.
– Я всегда думал, что ты не сможешь без мамы! И ее никто, никто не сможет заменить.
Он запнулся на полуслове, потому что горло больно сдавило, как в тот страшный день, когда он провизжал почти полчаса, пока его не отключили уколами.
– Ее никто и не заменил, – отец равнодушно пожал плечами. – Но я здоровый мужик, и мне чисто физиологически нужна женщина. Это ты можешь понять? Ты же уже взрослый, не ребенок!
Кириллу сделалось противно.
Да, он взрослый. И он даже уже не был девственником. Уже полтора года. Но, как каждый ребенок, он обожествлял своих родителей, и где-то глубоко в подсознании у него, как и у всех детей, жила мысль, что его рождением всякий секс у родителей и закончился. Да им это и не нужно вовсе! Они уже… старые! А тем более зачем секс отцу, если у него теперь нет мамы!
Так он думал, когда был ребенком и подростком. Потом даже думать об этом перестал. Теперь вот отец заставил его.
– Да, я взрослый. И, как взрослый, хочу знать, кто она? – после продолжительной паузы решился он на вопрос, преодолев гадливость. – И как давно это у вас? Я ее знаю?
– Да.
Отец нарочно повернулся к портрету матери спиной, хотя Кириллу хотелось обратного. Ему хотелось, чтобы тот каялся, глядя прямо ей в глаза. Пускай они были и неживыми.
– Кто это?
– Таня… Волкова.
– Волкова?? – ахнул Кирилл, и его передернуло. – Это Волкова тетя Таня?? Ты с ней?? Но как ты мог?! После мамы… Господи, она же корова просто!! Она же…
– А мне плевать, что ты об этом думаешь, Кира, – отец, не поворачиваясь к портрету матери, глянул на него с высокомерием, и это было очень ново и необычно. – Эта женщина любит меня, готова ради меня на все. Она родила мне прекрасных двойняшек.
– Двойняшек?? – ахнул Кирилл.
У него есть братья? Или сестры? Сколько им? Как давно он с этой женщиной? Как давно отец предал память о матери?! Как давно он обманывал своего сына, который думал, что он единственный?!
Чудовище!! Отвратительное, похотливое, лживое чудовище!!
– Да, у меня еще есть сын и дочь. Твои брат и сестра. Саша и Даша. Им четыре года.
Отец повернулся, его мрачное лицо скрасила счастливая улыбка, адресованная внебрачным детям. Хотя…
– Как мило, – хмыкнул Кирилл и отступил, когда отец попытался дотянуться до его плеча. – Может, ты уже и официально на ней женат?
– Да, женат. Официально. Уже… – Он махнул рукой, провел ладонью по глазам, будто хотел прикрыть их от стыда, который теперь испытывал. – Уже пять лет, Кирюша. Я женат на ней уже пять лет.
– Это значит, что ты женился на ней сразу после смерти дяди Сережи?! Дождался, пока он умрет от страшной болезни, и… А если бы он умер раньше? Скажем, через полгода после смерти мамы, ты прямо тогда и… Господи, как мерзко!
– Не смей так говорить!! – заорал вдруг отец, жилы на шее вздулись, лицо покраснело, отрешенный взгляд сделался сумасшедшим. – Твоя мать… Она… Она никогда не любила меня! А я страдал! Ты был очень маленьким, чтобы это понимать! Ты не видел ничего! А я страдал… Очень страдал от ее равнодушия, беспечного равнодушия! Ей было плевать на меня и даже на тебя! Она жила своей собственной жизнью, в которую никого не пускала, кроме…
– Кроме?
Кирилл сжал кулаки. Если сейчас отец хоть одно плохое слово скажет о матери, он ему даст в лицо. Он заслужил!
– Кроме ее постоянных половых партнеров, которых она меняла! – заорал отец, и жилы на его шее превратились в скрученную пеньку, которая вот-вот порвется. – Она их меняла, Кира!! Как перчатки!!
И Кирилл его ударил. Ему показалось, что он едва замахнулся, желая просто унизить отца. Но вышло, что свалил его с ног. Отец упал на пол, скорчился и захныкал.
– Вырастил… Вырастил ублюдка… – слышалось с пола. – Такой же неблагодарный, как и твоя мать!! Как ты мог меня ударить, засранец?! Как ты мог?!
Кирилл перешагнул через скорчившегося на полу отца, вошел в ванную, заперся. Глянул на себя в зеркало. На него смотрел молодой симпатичный юноша, голубоглазый, темноволосый, с полными губами, как мать. Он был хорош. И знал об этом. Он был спортивен, потому что изнуряющими тренировками пытался долгие годы заглушить пустоту и боль, поселившиеся внутри с десяти лет. Он был осторожен и умен, потому что с десяти лет ощущал себя одиноким. Он никогда не доверял никому своих тайн и сомнений. Они жили глубоко в нем. И одно из таких сомнений вот прямо теперь родилось в его душе. Очень нехорошее сомнение, грязное, перечеркивающее все его минувшие восемь лет сиротства.
А что он знает о гибели матери? От чего она умерла? Петля ли ее убила?
Он никогда не видел заключения экспертов. Его не допускали к разговорам на эту тему. Это было вредно для его пошатнувшейся психики. Все разговоры в его присутствии сводились на нет. Да и разговоры эти велись шепотом. Кем велись? Отцом, родственниками мамы, Волковыми…
Надо же! Тетя Таня теперь его мачеха! Вернее, она его мачеха уже пять лет, а он об этом не знал. И у него, оказывается, есть брат и сестра, двойняшки. Сколько им? По четыре года? Уже большие. Достаточно взрослые, чтобы задавать вопросы.
А куда почти каждый день уходит папа ночевать? Почему? Где он бывает, когда не работает?
Кирилл, к примеру, мог бы запросто ответить на эти вопросы милых детишек. Папа, которого он не привык ни с кем делить, ночевал почти каждую ночь вот в этой самой квартире. На своей кровати, которую вечером разбирал, грубо стаскивая с нее стеганое атласное покрывало. А утром это самое покрывало накидывал обратно. И тапки его всегда стояли в прихожей. И домашние вельветовые штаны хранились в шкафу. И посуда…
– Дерьмо! – скрипнул зубами Кирилл и плеснул в свое зеркальное отражение водой. – Дерьмо собачье!! Кто угодно, но не она!