Нина закончила чтение и подняла голову.
Петтерсон еще раз покачал головой.
– Какая ужасная история, – повторил он. – Кто бы мог подумать, что его ждет такой конец…
– Есть еще одно обстоятельство, – сказала Нина, опустив глаза. – Перед тем как отключиться, Юлия сказала одну странную вещь.
– Какую?
– Она сказала о своем сыне Александре. Юлия сказала: «Она его взяла. Другая женщина взяла Александра».
Петтерссон удивленно вскинул брови.
– Другая женщина? Что она имела в виду? В квартире был кто-то еще?
Нина почувствовала, что попала в глупое положение.
– Нет, – ответила она.
– В квартире были следы взлома, борьбы?
Нина на секунду задумалась.
– На первый взгляд никаких следов не было, но судмедэксперты…
– Дверь была заперта?
– Она закрывается автоматически, если ее не держать.
Начальник отдела тяжело вздохнул.
– Вот черт, бедняга Давид. Похоже, что она еще более ненормальная, чем можно было себе представить.
– Но Александр тем не менее и в самом деле пропал, – возразила Нина.
– Кто это?
– Сын Юлии и Давида. В квартире мальчика не было. Его комната пуста.
Начальник сунул в рот порцию жевательного табака.
– И где же он?
– Я не знаю.
– Кто-нибудь заявлял о его исчезновении?
Нина покачала головой.
– Нам известно, что с ним что-то случилось?
– Нет, – ответила Нина. – Но… мы обыскали квартиру и не нашли мальчика.
Шеф откинулся на спинку стула.
– Значит, так, – сказал он. – Информация о другой женщине и мальчике должна присутствовать в рапорте. Но постарайся выражаться осторожнее.
Нина почувствовала, что у нее вспыхнуло лицо.
– Что ты хочешь этим сказать?
Петтерссон несколько секунд испытующе смотрел на Нину, потом встал и не спеша потянулся.
– Этой ночью ты не должна была выходить на службу, не так ли? – спросил он. – Ты должна была отдыхать.
– Я вышла на дополнительное дежурство, – пояснила Нина. – По графику я заступаю сегодня в шестнадцать часов.
Шеф снова вздохнул.
– Уже начались звонки из газет, – сказал он. – Не разговаривай с ними. Все комментарии они получат от офицера по связям с общественностью. Никаких утечек той даме из «Квельспрессен».
Нина встала и направилась по коридору мимо комнаты дежурных в небольшой кабинет, где стояли стол и компьютер.
Она села за стол, включила компьютер и, войдя в базу данных о происшествиях, принялась заполнять нужные пункты, записывая в клеточки важную информацию: время вызова, имена заинтересованных лиц, адрес места преступления, пострадавшие, умершие, подозреваемые…
«Подозреваемые?»
Она будет фигурировать в деле как автор этого рапорта. Ее имя будет навсегда связано с делом об убийстве Давида Линдхольма. Может быть, это дело будет использоваться в течение пятидесяти лет как учебное пособие в полицейской академии, и каждый раз будут называть ее имя. Она составила первый протокол, она выявила предварительные детали, ей надо сформулировать суть дела.
«Подозреваемая: Юлия Линдхольм».
Нина отодвинула в сторону клавиатуру и вышла в коридор. Сделав несколько бесцельных шагов направо, остановилась и пошла налево.
Надо что-нибудь съесть, подумала она. Купить бутерброд в автомате? От одной этой мысли ее затошнило. Она подошла к автомату с кондитерскими изделиями. Осталась засахаренная клюква. Нина купила последний пакет, потом вернулась к кабинету шефа и постучала в дверь.
Петтерссон оторвал взгляд от компьютерного экрана и удивленно посмотрел на нее.
– Прости, – сказала она, – но кого я должна назвать пострадавшей стороной? Убитую жертву преступления или членов его семьи?
– Убитую жертву, – ответил Петтерссон и снова уставился в компьютер.
– Даже несмотря на то, что он мертв?
– Даже несмотря на то, что он мертв.
Нина не уходила.
– Я хочу спросить еще одну вещь. Александр…
Петтерссон вздохнул.
– Он должен был находиться в квартире, – торопливо произнесла Нина. – Думаю, мы должны…
Шеф раздраженно вздохнул и еще ближе наклонился к экрану.
– Если мама застрелила папу, то это даже хорошо, что ребенка не было дома, – сказал он, и Нина поняла, что разговор окончен.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Послушай, Хофман, – остановил ее шеф.
Нина застыла на месте и оглянулась.
– Тебе нужна инструкция о неразглашении? – спросил он, и по его тону было понятно, что неразглашение было бы самой неуместной вещью в таком трагическом случае.
– Нет, спасибо, – не задумываясь, ответила Нина.
Она вернулась в кабинетик, достала из сумки купленную клюкву и положила в рот одну ягоду. Она и правда оказалась кислой.
Вместо того чтобы заполнить клеточку со словом «Подозреваемый», она выбрала другую форму, к которой можно было применить параграф 21 закона о полиции. Туда не надо было вставлять имя Юлии.
В конце концов она заполнила все формы и бланки, вписав туда и данные беседы с Эрландссоном.
Покончив с этим делом, Нина тупо уставилась в экран.
Потом она щелкнула по клетке «Подозреваемый» и вписала туда имя: Юлия Линдхольм.
Нина вышла из программы и поспешно покинула комнату, чтобы избавиться от навязчивых мыслей.
– Мама, я хочу есть. Здесь есть арахисовое масло?
Анника открыла глаза и уперлась взглядом в белую занавеску, сразу не поняв, где находится. Голова была тяжелая, как камень, а грудь болела, словно от разверстой черной раны.
– А молочный шоколад и джем? Здесь есть шоколад?
«Отель. Портье. Номер. Вот она – реальность».
Она повернулась в постели на бок и посмотрела на детей. Они сидели рядышком, в своих пижамах, с ясными глазками и с всклокоченными волосами.
– Наше арахисовое масло сгорело? – спросил Калле.
– И Поппи, – подхватила Эллен, и у нее предательски задрожали губки. – Поппи, и Лео, и Русс – все они тоже сгорели…
«О господи, что я могу сказать? Что мне ответить?»
Анника, села на кровати, отбросив влажную от пота простыню, ни слова не говоря, притянула к себе детей, крепко обняла и принялась нежно покачивать, чувствуя, как все сильнее болит в груди.
– Может быть, мы найдем здесь шоколад, – сказала она хрипло, – и джем. Вот насчет арахисового масла я не уверена.
– Мой новый велосипед, – вдруг вспомнил Калле. – Он тоже сгорел?
«Компьютер. Все письма, которые в нем хранились. Моя телефонная книга и дневник. Наши свадебные подарки. Детская коляска. Первые туфельки Калле».
Она погладила сына по волосам.
– У нас есть страховка, мы получим ее и купим велосипед.
– И Поппи? – с надеждой в голосе спросила Эллен.
– Да, и построим новый дом, – пообещала Анника.
– Я не хочу жить в том доме, – сказал Калле. – Я хочу вернуться в наш старый дом и пойти в свой детский сад.
Анника прикрыла глаза, чувствуя, как рушится мир вокруг нее.
Их семья до пожара прожила в доме на Винтервиксвеген в Юрсхольме всего месяц. Старую квартиру в Кунгсхольме они продали паре геев, которые уже переехали туда и постоянно ругались на кухне.
– Идемте завтракать, – сказала она с трудом, свесив ноги с кровати. – Да, нам надо одеться.
Эллен вытерла слезы и укоризненно посмотрела на мать.
– Но, мама, – сказала она, – вся наша одежда тоже сгорела.
После того как Анна выставила ее за порог, Анника вместе с детьми спустилась на улицу, но такси уже уехало. Она не могла вызвать другую машину, да и другого залога у нее не было, поэтому не осталось иного выбора, как взять детей за руки и идти пешком. Она смутно помнила, что где-то поблизости должен быть отель, но нашли они его только через сорок пять минут. Анника едва держалась на ногах, когда они подошли к конторке портье. Девушка-портье явно испугалась, когда Анника рассказала, как они попали сюда. Им дали номер на втором этаже.
Дверь номера закрылась за ними. Анника сжала влажными холодными ладонями руки детей, и они пошли к лифту.
Убранство ресторана было нарочито минималистичным, на улицу выходила стеклянная стена, на стенах были развешаны книжные полки, отделка была из хромированной стали, а мебель сработана из вишневого дерева.