Подытоживая, можно сказать: мы сегодня являемся свидетелями настоящей, стремительно развивающейся революции; революции, которая началась на Западе четыреста лет назад. Она привела к созданию новой системы производства, которая сделала Европу и Америку мировыми лидерами. Она сделала трудящиеся массы Европы бенефициарами системы и поэтому революция масс в Европе (за исключением России) и в Северной Америке была мирной. Ныне разворачивается новая стадия мировой революции – революция отсталых стран Азии, Африки и Латинской Америки. Вопрос заключается в том, будет ли эта революция мирной, что представляется возможным, если великие промышленно развитые державы смогут уловить и принять исторические тенденции и предпримут адекватные упреждающие шаги. Если же они этого не сделают, то не остановят колониальную революцию, хотя, вероятно, смогут на короткий исторический миг подавить ее силой. Однако попытка сдержать колониальную революцию приведет к нарастанию напряженности между двумя блоками, угрожающими друг другу ядерным оружием, что оставит мало надежды на мир и сохранение демократии.
3. Здоровое и патологическое мышление в политике
Идея о том, что Советский Союз – это консервативное, а вовсе не революционное государство, а также идея о том, что Соединенным Штатам следует не воевать с демократическим социалистическим развитием отсталых стран, а приветствовать его, вступают в противоречие с представлениями, которых придерживается большинство американцев. Это противоречие не только интеллектуальное, но и эмоциональное, при этом сами идеи представляются еретическими, вздорными или подрывными, в зависимости от индивидуального отношения читателей. По этой причине я считаю полезным познакомить читателей с некоторыми замечаниями по поводу психологических механизмов, лежащих в основе такой непримиримой реакции, для того чтобы подготовить почву к лучшему пониманию того, о чем я буду говорить в следующих главах.
Понимание собственного общества и культуры, так же как понимание самого себя, – это задача разума. Однако препятствия, которые приходится преодолевать разуму для понимания собственного общества, являются столь же трудными, как и чудовищные препятствия, лежащие на пути понимания самого себя, как это удалось показать Фрейду Эти препятствия (Фрейд называл их «сопротивлением») никоим образом не являются феноменами, обусловленными недостатками интеллекта или отсутствием информации. Они находятся в области эмоциональных факторов, которые притупляют или искажают способность к мышлению до такой степени, что мышление становится бесполезным инструментом в познании реальности. Большинство людей в каждом данном обществе живут в полном неведении относительно самой возможности таких искажений. Деформацию они замечают только тогда, когда она проявляется в виде отклонения от отношений большинства, но остаются в полном убеждении, что мнения большинства являются правильными и «здоровыми»[6]. Однако это не всегда так. Так же как существует folie à deux[7], индуцированное бредовое расстройство, поражающее двоих или нескольких человек, существует и бред, поражающий миллионы людей, и согласие этих миллионов с ошибочными суждениями не превращает их в истину. Последующим поколениям, через много лет после вспышки массового безумия, становится ясен патологический характер былого мышления, несмотря на то, что его разделяли тогда практически все; так, например, наиболее отвратительные психические реакции на черную смерть в Средние века, охота на ведьм в эпоху Контрреформации, религиозная нетерпимость в Англии XVII века, ненависть к «гуннам» во время Первой мировой войны стали считаться патологическими лишь спустя длительный промежуток времени. Однако в тот момент, когда данный стиль мышления имеет место, он не воспринимается как патологический и сходит за нормальное «мышление». Ниже я очерчу некоторые самые важные формы патологического мышления в политике и международных отношениях, так как это очень важно для правильного, незамутненного понимания современных политических событий.
Я начну с описания одной из самых крайних форм патологического мышления, с параноидного мышления. В случаях индивидуального заболевания, когда человек страдает от паранойи, диагноз, как правило, ясен не только психиатрам, но и всем окружающим. Человек, который рассказывает, что на него «ополчились все», что его коллеги, его друзья и даже его собственная жена плетут заговор с целью его убийства, представляется нам совершенно безумным. Но на каком основании мы делаем этот вывод? Отнюдь не потому, что его обвинения являются логически невозможными. Может случиться так, что его враги, знакомые и даже родственники объединились для того, чтобы убить его; действительно, такие вещи происходят в реальности. Мы не можем искренне сказать несчастному больному, что его подозрения необоснованны, невозможны. Мы можем лишь говорить, что это маловероятно, так как такое происходит, вообще, редко и едва ли возможно, если учесть характер его жены и отношение друзей.
Но наши доводы не убедят пациента. Для него реальность основана на логической возможности, а не на вероятности. Основой болезни является его отношение. Его контакт с реальностью ограничивается узким совпадением отношения с законами логического мышления и не требует исследования реальной вероятности. Не требует, потому что параноик не способен на такое исследование. Так же, как у любого больного, страдающего психозом, его реальность очень тонкая и хрупкая. Его реальность существует только внутри него – это его эмоции, страхи и желания. Внешний мир для него лишь зеркало или символическое представление его внутреннего мира.
Но в отличие от больных, страдающих шизофренией, у многих параноиков извращен лишь один аспект здорового мышления: требование логической возможности. Они отказываются от другого аспекта – аспекта реалистичной вероятности. Если в качестве условия истинности требуется только возможность, то эта возможность легко превращается в определенность. Если же востребована вероятность, то лишь очень немногие вещи соответствуют критерию определенности. Именно это на самом деле делает параноидное мышление таким «привлекательным», невзирая на страдания, которые оно причиняет. Паранойя спасает человека от сомнений. Она гарантирует ощущение определенности, что делает ненужным знание, к которому может привести здоровое мышление.
Люди легко распознают параноидное мышление у индивидов в случаях параноидного психоза. Но распознать параноидное мышление, когда его разделяют миллионы людей и когда оно поощряется властью, намного труднее. В качестве примера можно привести обыденное мышление о России. Для большинства американцев в наше время характерно параноидное мышление об этой стране; а именно, американцы, думая о России, задают вопрос: «Что возможно?», а не «Что вероятно?». В самом деле, возможно, что Хрущев хочет покорить нас силой. Возможно, что он делает мирные предложения только для того, чтобы мы оставались в неведении о грозящей нам опасности. Возможно также, что весь его спор с китайскими коммунистами о сосуществовании есть не что иное, как ловкий трюк, призванный заставить нас поверить в его миролюбие, в то время как на самом деле он просто хочет застать нас врасплох. Если мы будем думать только о возможностях, то в самом деле у нас нет никаких надежд на разумные политические действия.