– Надо же! – удивился я. – Янаев! Гена!
– Ты его знаешь? – посмотрел на меня сын.
– Знаю, – мрачно произнес я. – Когда только успели изготовить?
– Делов-то! – сказал сын. – Типографии сейчас в простое. Запреты. Это мамаша как-то сумела напечатать тираж своего журнала и вывести его в газетные киоски. Ну ладно, мне надо поспешать по делам.
И тут же к исполнению обязанностей был призван кот Тимофей.
То есть сын осторожно приоткрыл дверцу автомобиля, так, чтобы Тимофей не смог выпрыгнуть и удрать, и произнёс слова наставления:
– Тимофей, ты видел танки? Если ты удерёшь и пойдёшь гулять по Москве, попадёшь под их гусеницы, а это даже не овчарки, или тебя пристрелят из пушки. Выходи, облегчись и возвращайся к автомобилю.
Тимофею бы кивнуть, но он, размявшись и прогнув спину, уткнулся взглядом в портрет на мокрой свисающей тряпке. Портрет до того не понравился Тимофею и, видимо, напугал его, так, что кот снова бойцом выгнул спину, зашипел, зарычал, выпустил когти, но, успокоенный сыном, на портрет не бросился, а лишь с брезгливостью принялся загребать землю. «С чего бы ему так неприятен Янаев?» – удивился я.
– Пять минут! – строго сказал сын.
Естественно, Тимофей не мог не пометить заросший двор и тем самым включить его территорию в свои владения. Сделал он это быстро, в трёх углах двора, остановился и возле тряпичного портрета политика и опять начал, в знак неприятия Янаева (или мокрой провисшей тряпки?), загребать под портретом землю. Но делал это он теперь менее ретиво и будто бы без особого зла, не рычал. «И всё же, что ему так дался Янаев? Что в нём такого он учуял?» – никак не мог отделаться от сомнений я.
Вернувшись к автомобилю, кот пометил и наш автомобиль, не удержался, но сейчас же проявил благоразумие (или хотя бы послушание) и без всяких понуканий сына впрыгнул в полуоткрытую дверцу автомобиля.
– Так, – сказал мне сын, – посидите немного. Сейчас зайду к нотариусам. Посмотрю, очередь к какому столу стоит занимать…
Сходил, посмотрел, занял очередь.
– Всё, – сказал сын, вернувшись. – Придётся тебе терпеть. Клиентов там много. И очередь еле ползёт. Но выхода нет. А мы с котом сейчас отбудем.
– Домой завезёшь Тимофея?
– Не знаю. Не уверен, – сказал сын. – Может, весь день придётся мотаться с котом. Если не случится что-нибудь экстренно-мрачное.
Вопроса по поводу «экстренно-мрачного» я не успел задать. Синие «Жигули» седьмой модели с сыном и котом отбыли в ожидающий экстренно-мрачного разрешения очередного воспаления Смуты центр Москвы.
А я вошёл в полуосвещённый зал Нотариальной конторы.
32
Должен заметить, что все известные мне учреждения Красной Пресни имели схожие свойства, будто бы непременно-обязательные для работы с населением. Первым делом в них почти невозможно было отыскать свободные стулья. Обязательным было и отсутствие туалетов. То есть они где-то были, но существовали как бы секретными и в случае острой нужды требовали приглашения полевых разведчиков, но всё же якобы облегчали жизнь бюджетного персонала. Хотя иные из них и были предусмотрительно заперты. Словом, каждый вынужденный посетитель госучреждения должен был сразу ощутить, что он тут пыль земная, мелочь, в которой нет никакой необходимости, и заниматься им приходится лишь ради соблюдения социальных приличий. А если его заботят проблемы организма, то ему и притаскиваться сюда не следует. Или пусть приходит со своим горшком. Или со своей табуреткой. А позже в дни ужесточения налоговых деклараций с их меленько-невидимыми требованиями на листах казённой бумаги, то и со своей огромной лупой. Или микроскопом.
Зал нотариальных операций при заходе в него показался мне немного покатым. Покатость эта была вполне объяснима рельефом Пресни. Стол, очередь за которым занял сын, находился справа от входа в «верхнем» углу зала. В коридоре, на лестнице, я успел присмотреть легкомысленно оставленный без надзора стул и приволок его к своему рабочему месту. Сидеть, понял я, предстояло мне долго.
Хотя нотариусы люди – как бы и не государственные, но и в их конторе явно ощущался запах присутственных мест. Этот запах был запахом канцелярских приспособлений, густого тёмно-жёлтого клея, крашеного металла, дыроколов, старых и свежих бумаг, потных ситцевых нарукавников с протёртостями, испачканных чернилами пальцев… Да мало ли чего!