Но и в этом обществе должен официант молчать и не смеет высказывать своего мнения. Здесь очень часто надо улаживать споры, потому что ножи частенько в работе, особенно в ночь с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник».
Самые старые локали «Венский» и «Центральный» сильно изменились, интерьер их обновился, стал значительно элегантней. Владельцы заботились о клиентах, обслуживание было более ловким и вежливым, немало постоянных гостей радовались кредиту. Официанты хорошо знали, кому и когда передать на ухо свежую сплетню, которая кружилась городом. Эти заведения не проводили программ кабаре, за исключением ночных программ с выступлениями танцовщиц и певцов или певиц очень низкого уровня.
«В кофейнях появились новые люди, – вспоминал Юрий Тыс. – Еще шастал в Венку Труш со своим приятелем Василием Стефаником, который несколько раз в год приезжал из своего далекого Русова в гости к Трушу. После приветствия оба начинали ссориться, и эту ссору продолжали на улице и в кофейне.
А там уже другая генерация: Николай Голубец, известный как Мо́лё, Павел Ковжун (Пабло), Иван Иванец (Янцё, Иванцё), Лев Лепкий (Лёнё), Роман Купчинский, известный также как Галактион Чипка, оба последних – известные трубадуры-«усусы» (от УСС – Украинские сечевые стрельцы. – Ю. В.).
Разговаривали и вспоминали. Был такой сельский священник, который любил поэзию и поэтов. Подсаживался к ним и поощрял поэтические усилия:
– А ну! Кто из вас придумает мне рифму к слову «морковь»? Дам пятерку!
Никто не заработал пятерку, но отец декан платил за то, что молодежь выпила и съела, платил годами, пока не перенесся в лучший мир.
На разговоры с богемой заходил в кофейни отец прелат Куницкий, интересная фигура Львова. Однажды, наверное, в начале тридцатых годов, был создан кукольный театр, давший несколько спектаклей. Центральной точкой было выступление куклы, изображавшей отца прелата, и песенка с музыкой.
Я красный прелат,Имею красный халат,Меня все знают людиОт Бучача до Скалат.На премьере отец Куницкий после громких аплодисментов аудитории тяжело поднялся (он был весом более ста килограммов) и притворно-возмущенным голосом сказал:
– Я попрошу! Я оставляю на театр пятьдесят золотых!»
Если в кофейнях низшей категории клиентов обслуживали девушки и парни в белых полотняных куртках, то в кофейнях, которые пользовались более высоким реноме, обращали внимание на то, чтобы официанты носили смокинги и безупречно чистые рубашки. Во второй половине тридцатых годов XX в. отдельные современные заведения начали заканчивать с «мундированием» официантов в смокинги и одевать их вместо этого в цветные пиджаки. Однако для консервативных посетителей это было проявлением дурного вкуса, и о таких кофейнях они говорили с пренебрежением.
В этот период встреча в кофейне стала чем-то общепринятым, позволить ее себе уже могла каждая порядочная панна, и только семьи с консервативным мышлением относились к этому с осторожностью, не позволяя даже взрослым дочерям посещать подобные заведения. Но слова чрезвычайно популярной песни «В той тихой малой кофеенке ты впервые «люблю» шепнула мне» прекрасно иллюстрируют ту новую функцию, которую начали выполнять кофейни.
С ностальгией вспоминал богемные посиделки известный актер Людвик Сольский: «Эти несравненные симпозионы, которые кипели поэзией, в которых верховодил бача Каспрович, эти пиры хохмачей, которые никого не впечатляли, хотя одновременно меткой иронией били по «денежным мешкам» или по разным надутым «жабам», происходили в маленькой кнайпочке Людвига на Краковской, или у Козлика на Городецкой, или у Нафтулы Тёпфера на Трибунальской. Но чаще видели нас в погребах Штадтмиллера в Рынке, или у далматинцев Дидолича и Прпича на Чернецкого, поскольку в те времена мы любили больше вино и шампанское».
Владелец кофейни на углу Трибунальской и Театральной Михаил Скульский приманивал посетителей собственноручно составленным стишком:
Галадрала до Міхала,Прошу йно раз спробувати,А не будеш шкодувати!Завсегдатаев литературно-художественных кофеен можно было узнать уже по внешнему виду. В моде у мужчин были бархатные пиджаки, большие черные галстуки, закрывавшие грудь, черные пелерины, шляпы с широкими полями, почти обязательной была борода. Оригинальным нарядом в ярких желто-красных тонах выделялся Одо Добровольский, который в своих картинах запечатлел кофейни и их гротескные типы.
В 30-х годах танцевальные локали и кофейни уже достаточно далеко отошли от кофеен венской сецессии. С точки зрения практичности и с целью получить больше пространства удрали из лож так называемых кабинетов для интимных встреч – укромных уголков среди ширмочек и пальм, которые еще были довольно популярны в 20-х годах. Кофейня «Фемина», которая открылась в 30-х годах на Легионов, сразу стала модной. Здесь были удобные широкие кресла вместо обычных кресел, и играл оркестр. Большие стекла со стороны улиц пропускали куда больше света, чем вот в «Роме», «Шкоцкой» или в «De la Раіх». Зато «Атлас», отель Жоржа или кнайпа Козела были темноваты, и свое настроение подчеркивали искусственным освещением, которое способствовало ночному стилю жизни.
Но и там, и там кипела разнообразная жизнь. Днем в кнайпах решались торговые интересы, встречались приезжие искатели сенсаций и сплетен, особенно состоятельные пани, которые были свободны от домашних обязанностей, встречались здесь также влюбленные. Вечером и ночью тут уже кишело от веселой молодежи, художественной богемы, офицеров различных рангов и оружия, провинциальных помещиков. Гербовая шляхта в такие заведения не наведывались, имея к диспозиции касино.
В кофейнях, где по вечерам проходили танцы, принято было снимать фордансерок (танцовщиц), получавших свой процент от счетов, которые оплачивали паны, которые приглашали их за свои столики. Таким образом, в интересах фордансерок было, чтобы их поклонник заказывал как можно больше дорогих блюд и напитков. В отдельных кофейнях снимали также фордансеров, которые за специальную оплату приглашали танцевать дам.
Обычно дансинги были достаточно дорогими и доступными только для денежных людей, но хватало и дешевых заведений, где можно было расслабиться по значительно более низким ценам.
Настроение, царившее на таких дансингах, описал Роман Купчинский: «Приглушенный свет, приглушенная музыка, на середине зала крутятся в танце пары. Время от времени падает на них сноп цветного света рефлекторов, и тогда мелькают красочные платья дансерок, то как чешуя экзотического ужа, то как крылья сказочных бабочек. Дансеры в черных фраках – как вороны среди колибри. Вокруг «тока» при столиках публика, смотрит на других, показывает себя, убегает от будней, ищет забвения, хочет погубить больше печали, а потратить как можно меньше денег. Прошли времена, когда в барах стреляли пробки от шампанского, плыли заграничные ликеры. Помещик из далекой провинции, промышленник с большой дороги, оба с толстыми портмоне – все это давно забытые типы. Нынешняя публика – это «маленький черный» и местами «маленький коньяк». Не при чем забыться, потому что не за что.
Мечтательное танго снует по залу как «бабье лето», обматывает золотой паутиной столики.
Шовковий погляд твоїх віч
Загоює черешні рани…
Без тебе в грудях темна ніч,
З тобою – сонечко весняне…
На трезвую голову никто не верит во всю эту историю, понимая умом – смешные, наивные слова, но здесь никто не берет ни на трезвую голову, ни умом. Воспринимает ухом и пускает прямо к сердцу в наиболее некритическую ячейку, потому что – каждому с этим хорошо.