— Можно сказать, я стабильно очищаю ваше имя, я много раз спасал вас.
— Сколько можно нас мучить? Что мы тебе сделали?
И без того прищуренные глаза Малдуна сузились еще сильнее. Он обдумывал этот вопрос с таким видом, будто прямо сейчас удерживал на себе вес всего Божьего Царства.
— Вы, — голос его прогрохотал, как лавина. — И ваша дражайшая почившая супруга создали ангела, коего сейчас я вижу стоящим на грешной земле рядом с этим кретином! Вы произвели на свет единственную женщину, которую я намереваюсь заполучить… должензаполучить… и заполучу. Единственную женщину, что ворвалась в мои сновидения и лишила меня сна. Но разве покажется она со мною при свете дня? Нет, сэр! При свете дня я для нее — лишь грязь под ногами… равно как и для каждого из вас! — объявил он громко, полностью завладевая вниманием собравшихся и замерших слушателей. — Так вот, господа, Магнус Малдун — не грязь! И сейчас Магнус Малдун влюблен в прекрасного ангела, сошедшего с Небес, и он не остановится до тех пор, пока не заполучит это прекрасное создание, не разделит с нею брачное ложе… вне зависимости от того, сколько людей придется убить, чтобы завоевать ее сердце.
— Ты выжил из ума! — отчаянно воскликнул Сэджеворт. — И, видит Бог, я обязан всадить пулю тебе между глаз в эту самую минуту!
— Обязан, — передразнила чудовищная гора. — Между «обязан» и «сделаю» лежит огромная пропасть. Я вызвал этого… кто бы он там ни был, на дуэль. Честную и прямодушную схватку до самой смерти, в которой я, естественно, планирую одержать победу. Поединки, как вы знаете, не запрещены законом. Если же вы «всадите пулю мне между глаз», это будет уже хладнокровное убийство. Преступление, сэр, а я, кажется, вижу здесь нескольких констеблей при исполнении, и они должны будут заковать вас в кандалы, а после — затянуть петлю на вашей шее, господин Присскитт. Поэтому давайте забудем о том, что вы обязаны сделать, и уберем этот маленький пистолетик дабы потом вам за это не пришлось раскачиваться в петле.
К леденящему ужасу Мэтью, «этот маленький пистолетик» и впрямь опустился, после чего Сэджеворт Присскитт с выражением истинной скорби посмотрел на молодого человека, и взгляд его буквально говорил: «мне очень жаль, что вам придется умереть».
И никому, в самом деле, не было насколько жаль, насколько самому Мэтью — что он явился в это место в это время. Как бы хотел он сейчас прогуливаться по Бродвею, даже несмотря на риск угодить в кучу конских яблок! Как бы хотел вместо всего этого неспешно потягивать бокал вина в таверне «С рыси на галоп», играть в шахматы с Ефремом Оуэлсом… он даже страстно желал бы вернуться в контору в доме номер семь по Стоун-Стрит, где пришлось бы выслушивать все новые подробности того, как Хадсон Грейтхауз плетет интрижки со своей возлюбленной похотливой вдовой Эбби Донован. А самое худшее его желание… точнее, желание, незримо соприкасавшееся с мечтой все исправить, касалось Берри Григсби — внучки печатника и, по правде говоря, обворожительной рыжеволосой авантюристки, не раз служившей для Мэтью причиной неприятностей. Хотя не меньше проблем доставил ей и он сам, посему сейчас всеми силами души желал уберечь эту девушку от новых опасностей. Он приложил для этого массу усилий, однако добился того, что был понят неправильно, был вынужден выслушать множество острых, как колючки, слов, после чего они с Берри разошлись, как два айсберга в океане.
Что ж, быть по сему.
Мэтью взглянул в глаза своему врагу с выражением бесстрастного достоинства, его подбородок невольно чуть приподнялся с вызовом — хотя сам Мэтью подумал, что сделал это бесконтрольное движение не с намерением выказать сопротивление, а лишь потому, что противник его был огромным до невозможности. Это при том, что сам молодой человек также отличался высоким ростом, но обладал, в отличие от своего оппонента, худым телосложением — он был вытянутым, стройным, с тонкими чертами лица, на котором ярко выделялись холодные серые глаза с легким сумеречно-синим отливом.