Голос за спиной прервал мысли.
– Он всегда один, – сказал Павел Аркадьевич.
Дмитрий обернулся и спросил:
– Один?
– Да. С самого начала. Когда господин Милославский впервые приехал в пансионе, его поведение меня насторожило. На обед он не выходил. Сухо держался со всеми. Он не вел длинных и пространных бесед. Его речи скупы, в пределах светской любезности. Он очень замкнут, – господин Кнехберг задумался и заговорил вновь. – Представьте себе, Дмитрий Иванович, такую картину. Начинается ужин. Мы рассаживаемся. И вот появляется наш герой. Он, словно неведомое существо иного мира, вышагивает осторожно из тишины номера на свет. Мы никак не привыкнем к этому. Он появляется на ужине в очках с почти сферообразными линзами, ибо плохо видит вблизи. Весь он внимателен и напряжен – это одновременно пугает и вызывает чувство жалости. Он садится на место и не ведет бесед. Господин Милославский лишь желает всем приятного аппетита, оказывает знаки внимания, но не более того. Ест медленно. Он дегустирует блюда. Всегда пробует, не слишком ли горяч суп, не очень ли остр соус, не крепок ли чай. Кофе никогда не пьет. Избегает любых алкогольных напитков. Не курит. Мне кажется, у него слабый желудок. Вот и все, что я могу рассказать о нем.
5
Он решился заговорить с Милославским.
– Здравствуйте.
Станислав Михайлович промолчал. Он повернул голову в его сторону. Взгляд Дмитрия, невольно упавший на трость, задержался. Опять рукоять в форме головы черного пуделя привлекла внимание.
– Добрый день, – ответил человек, отдыхающий на шезлонге.
А дальше разговор не заладился. Обычный вопрос: «А почему Вас не было на обеде?», что произнес Дмитрий, понимая собственное косноязычие, не смутил Станислава Михайловича. Он обронил фразу:
– Это все Камильковские.
– Простите?
– Не вызывают они доверия.
– По-моему милые старики…
– А вы читали Гоголя? «Старосветские помещики»?
– Добрая история.
Милославский зябко пожал плечами и, сосредоточенно, будто что-то обдумывая, сказал:
– Я не говорю о ценности сего произведения. Но персонажи повести вызвали у меня чувство омерзения.
– Но это не повод отказывать в обеде. Может, вы ошибаетесь?
– Молодой человек, я очень долго живу на земле, чтобы…
Он, посмотрев на собеседника, замолк, пронзая взглядом. В сферообразных стеклах блеснуло, искажаясь, синее небо. Очки не шли Милославскому. Они, подобно инородному предмету, деля лицо на две неравные части, разрушали образ странного человека. Что-то флибустьерское, из варварских времен было в его внешности, а этот аксессуар словно искусственно добавил какой-то шутник.
– И вовсе я не прячусь от «милых стариков», как вы подумали.
– Но откуда…
– Я наблюдаю. Если вы пойдете в правую сторону от пансиона, где береговая линия изгибается, то чрез пару шагов за насыпью увидите низкий курган и два тюльпана на его вершине.
Дмитрий стоял в недоумении. Спорить с Милославским ему не хотелось. Собеседник то ли не хотел говорить, то ли забавлялся, нарочно игнорируя слова и уходя от темы. «Какие тюльпаны? Курган? Причем здесь это?» – мысленно возмутился он, рассматривая человека на шезлонге, который обратил взор к морю, выказывая нежелание продолжать разговор.
Курган…
Два цветка…
Он, представив себе эту сюрреалистическую картину, направился неспешной походкой вдоль береговой линии.
«Все ж почему Милославский такой… Такой не светский человек. Видно, что не хочет общаться», – удивился Дмитрий.
И вот, наконец, он стоял перед курганом. Действительно, два красных, еще не увядших, тюльпана лежали, прижатые камнями. Гладкие лепестки чуть колыхались на ветру.
Он возвратился. Милославский лежал в шезлонге и, безучастно наблюдая за волнами, как будто спал, убаюканный плеском.
– Вы кому-нибудь говорили о кургане? – спросил Дмитрий.
– Нет, – не оборачиваясь, ответил тот.
– Почему?
– Люди щедры на слова. В этом секрет их бессилия.
Странная фраза. К чему сказана?
– Наша жизнь, как и все в мире, увянет, но тюльпаны остаются свежими, – произнес собеседник, поднявшись с шезлонга.
– Ясно, их меняют. Но кто?
– Уже который сезон, наблюдая за тем местом, мне не посчастливилось видеть человека, придумавшего эту игру. Возможно, тайна случается ночью. А в данный момент я покину вас. Голова болит.
Господин Милославский, скатав плед, сложил шезлонг и, в конце отвесив поклон, удалился.
Дмитрий, посмотрев в спину уходящему человеку, почему-то ощутил внутреннюю пустоту, словно его обокрали, оставили наедине с тайной.
6
Жизнь у моря текла медленно. Тягучий день сменяли такие же ленивые сумерки.
Дмитрий поднялся в номер, лег на диван. Сон все-таки победил. Глаза одолела усталость, словно кто-то влил свинец в веки. Пред взором стоял потолок, танцующий в ритме вальса. Бежевый, он качался, как на волнах и, убаюкав себя выдуманной мелодией, Дмитрий закрыл глаза. Он услышал на периферии сознания шум воды – размеренные всплески, хруст камушков под тяжестью ноги. Кто-то прошел берегом, не спеша. Это было время. Оно покидало эти края.
Он открыл глаза, поднялся с дивана, и, подойдя к окну, решил: «Если так будет продолжаться, я умру от тоски». Но сон как рукой сняло. Дмитрий увидел госпожу Арсеньеву. Та медленно прошла стороной, уходя вправо от пансиона туда, за береговой изгиб. «Она? – удивился он. – Да не может быть. Носит тюльпаны? Зачем?» Легкий ветер колыхал ее темное платье, а девушка осторожно следовала к ведомой только ей цели.
Дмитрий вышел из номера. Он проследил за ней, осторожно ступая, иногда замирал, боясь, что она, повинуясь инстинкту, обернется, но опасения были напрасны. Наконец, она скрылась из вида, и он зашагал быстрее и увереннее, не заботясь ни о чем. Скоро откроется тайна, или…
– Госпожа Арсеньева, – голос Дмитрия прозвучал неуверенно.
Она, стоя у кургана, слегка повела плечами и обернулась.
«Нет, не она носит цветы», – почему-то родилась уверенность.
– Да? – произнесла девушка.
Он немного смутился и рассеяно сказал:
– Хотел узнать…
– Я видела, как вы разговаривали с господином Милославским, а затем отправились в эту сторону. Интересно, кто сделал курган? И с какой целью?
– Возможно, в память о ком-то или о чем-то, раз цветы…
– Вполне, – девушка внимательно посмотрела на него. – Проводите меня?
– С удовольствием.
– Только не надо светских любезностей.
– Хорошо.
Они направились к пансиону.
– Значит, господин Милославский ведал о его существовании и молчал?
– Скажу честно, он – странный человек. Сторонится людей, не разговаривает, считает болтливость пороком.
– А, так об этом вы беседовали?
Дмитрий кивнул.
Далее они пошли молча.
Госпожа Арсеньева простилась с ним у входа в пансион. Опять его светскую любезность она ловко парировала, придав красноречивое выражение лицу. Дмитрий бы не сумел описать его. Много мелких черт, но в сумме они дали законченное произведение «Дальше меня не стоит провожать».
Он вошел внутрь чуть позже, встретившись у входа с Милославским.
– Опять на прогулку?
Милославский кивнул, добавив:
– Хотел спать, но нет возможности. – Дмитрий удивленно посмотрел. – Я не так выразился. Я боюсь спать. Все грежу одним и тем же. – Милославский запнулся, словно раздумывая, стоит ли продолжать. – Да, очень угнетает один сон. Будто хожу по комнатам в чужом доме и ищу кого-то, или… В общем, одержим поисками, зная, что не вспомню предмета моей навязчивой идеи.
Станислав Михайлович рассеяно приложил пальцы к воображаемой шляпе и вышел.
«Ну, это слишком. То его не разговорить, то он сам ищет слушателя», – удивился Дмитрий. Он почувствовал фальшь в поведении пансионера, который словно вел двойную игру. «Или это были перепады настроения? Возможно, головная боль прошла, и настроение его улучшилось. Возможно», – решил Дмитрий, поднявшись в свой номер.