– Ну конечно, поросенок шевелится. Говорила же вам, он жив и мертв одновременно, это новое слово в чучелостроительстве, полная имитация реально существующего организма, внутри спрятан моторчик, который никогда не ломается.
– Вечного двигателя не существует, – возразил дотошный досмотрщик.
Но я была начеку.
– Я говорю о так называемой атомной батарейке, она рассчитана на двести лет.
– Радиоактивные вещества запрещены к вывозу, – тут же отреагировал Андрей.
– Ну что вы, – засмеялась я, – просто название такое, внутри ничего опасного нет, фирма, которая делала чучело, называется «Атомное животное».
– М‑да, – крякнул Андрей, но не ушел.
Чтобы наконец избавиться от назойливого офицера, я схватила Роджера и встряхнула его. Поросенок продолжал гениально изображать мертвеца, он повис переваренной макарониной в моих руках, а я заулыбалась во весь рот.
– Ну? Разве живой мини‑пиг станет так себя вести?
– Нет, – после небольшого раздумья согласился досмотрщик и вдруг поинтересовался: – А что в пакете?
– В каком? – заморгала я.
– В этом! – повысил голос представитель таможни.
С одной стороны, я радовалась, что дядька отвязался от мини‑пига, но с другой – мне стало тревожно, лишиться деликатесов не хотелось.
Я изобразила идиотку.
– Где? Не вижу.
– Да вот же он, – процедил Андрей, потянулся к полиэтиленовому пакету, и тут Роджер оглушительно пукнул.
«Не надо было угощать его виноградом», – пронеслось вихрем в моей голове. Офицер мигом забыл про продукты.
– Что это за звук?
Я потупилась.
– Простите. На нервной почве желудок взбунтовался.
По купе пополз характерный запах, Андрей смутился. Я положила поросенка прямо на кулек с прекрасной белорусской едой и уставилась на таможенника с выражением горячей бескорыстной любви во взоре. И тут Роджер опять громко испортил воздух.
– Эй, да это мумия безобразничает, – изумился Андрей, – значит, она живая и обязана иметь паспорт.
– Чучело иногда выпускает воздух, который скапливается внутри, – объяснила я, – это естественный процесс.
Не говоря ни слова, Андрей вышел в коридор, я перевела дух, схватила кулек с сыром‑индюшатиной‑творогом‑сметаной, запихнула его под подушку, навалилась на нее спиной и замерла. До ушей долетело попискивание, затем прорезался негромкий голос таможенника:
– Николай, совет нужен. В вип‑вагоне баба, россиянка, с ней чучело свиньи. Оно странное, теплое, дышит, пердит, но ведет себя, как покойник. Нет, не пил я ничего. Свин лежит, не шевелится, пассажирка его трясет, он молчит. Нет, не ветчина, не колбаса, он в шубе. Но она не свиная, скорей уж собачья или овечья, кудрявая. Нет, я не ел грибы, которые Оля вчера насобирала. Это не свинья в пальто, оно не снимается, типа шкура. Может, ты сам Нинкиных суточных щей похлебал и теперь не способен понять, че тебе втолковывают? Оно чучело! Так баба говорит. На батарейках! Ща спрошу.
Андрей заглянул в купе.
– Ваша свинья какого производства? Кто ее сделал?
– Человек, – заулыбалась я, – таксидермист.