– На эту квартиру…
– Что за чушь? – нахмурился он, но вдруг испугался и проронил как‑то неуверенно:
– Ладно, заходите…
– Вы Дмитрий Михайлович Теплов? – спросила я, тут же осознав, какая это несусветная глупость: жена только что назвала его Сережей.
– Нет. Вы что‑то напутали, девушка. Разумеется, я напутала, всю свою жизнь я что‑нибудь путаю.
– Мы сами эту квартиру месяц назад купили. С какой стати нам ее продавать? И никакого Теплова я вообще не знаю.
Я пошатнулась, мужчина заботливо пододвинул мне стул, я села, изо всех сил стараясь не разреветься.
– Послушайте, но я ведь была именно в этой квартире, приезжала сюда с посредником… возле самой двери у вас в комнате стеллажи с книгами и репродукция картины «Девочка с персиками» на стене…
Мужчина нервно кашлянул, сказал почти испуганно:
– Да… Когда вы приезжали?
– Две недели назад. Часов в десять утра.
– Ясно. Мы на работе, дочка у бабушки. Как зовут вашего посредника?
– Андрей. Андрей Суворин.
– А вы его хорошо знаете?
– В общем‑то нет. Он знакомый моей подруги…
– Ясно. И у этого типа были ключи от нашей квартиры.
– У меня и документы есть. Вот, пожалуйста, – засуетилась я, – и ваша расписка… то есть получается, что не ваша…
В этот момент из комнаты вернулась женщина с бумагами в руках.
– Посмотрите, девушка, все как положено… Мы же вас не обманываем.
– Надо идти в милицию, – твердо заявил Сергей. – Смотри что делается… И у этого типа есть ключ от нашей квартиры.
– Откуда же? – испугалась женщина.
– Должно быть, от прежних хозяев. Выходит, этот ваш посредник с ними знаком…
Больше я ничего не слышала, то есть я, конечно, слышала, но все это уже не имело значения. Я несчастная идиотка, отдала все свои деньги и еще радовалась, что купила квартиру так дешево… Денег я не увижу и загнусь на своем дурацком девятом этаже… Теперь уж точно мне жить там до самой смерти, потому что такую сумму мне больше не собрать. Я встала, сказала:
– Извините, – и направилась к двери. Хозяева тревожно переглянулись.
– Может, вы… – начала женщина, а я еще раз повторила:
– Извините…
Спустилась по лестнице, бегом бросилась к машине, хлопнула дверью и зарыдала, кусая пальцы.
– Боже мой, боже мой… – повторяла я. Рыдания перешли в тихий вой, а потом в тяжкие вздохи. – Дура несчастная, – сказала я самой себе минут через двадцать, – была дурой, дурой и помрешь…
Я завела машину, с тоской взглянула на зеленый дворик и поехала к себе.
«Может, мне утопиться? – подумала я очень серьезно, проезжая мост. – Или съесть упаковку таблеток… Пользы от меня человечеству никакой, и сама себе я давно в тягость… Мелкое художественное дарование…»
– Твои идиотские картины никому не нужны! – громко заявила я, начиная наслаждаться самобичеванием. – Что ты о себе воображаешь? Все, что ты делаешь, ужасная дрянь… а ты сама – никчемная, глупая и совершенно не приспособленная к жизни. С твоим характером надо быть не художницей, а сиделкой при безнадежно больном дядюшке… Впрочем, и там бы ты ничего не высидела… Господи, как я себя ненавижу…
Я въехала в свой район. Многоэтажки, серые, унылые, два чахлых деревца на сто квадратных метров, лето им не пережить… Надеюсь, мне тоже… Как бы половчее прекратить затянувшуюся нелепость под названием «моя жизнь».