Прошел еще один день. Я выходила из машины возле своего подъезда, когда услышала за спиной:
– Полина… – Повернулась и увидела Глеба. Он стоял, привалившись к новенькому “Шевроле”, и выглядел немного смущенным.
– Это ты? – ахнула я и выронила ключи. Мы одновременно наклонились за ними. Глеб взял меня за руку и вздохнул:
– Наверное, надо было предупредить… – И без перехода добавил:
– Я люблю тебя.
– Господи, – засмеялась я. – Господи… как я счастлива.
– Я с вещами, – заявил Глеб, как только мы вошли в квартиру. – В общем, на всю жизнь. Как ты на это смотришь?
– Я в восторге.
– А замуж за меня пойдешь?
– Куда ж деваться, если ты с вещами…
С тех пор мы не расставались. Через месяц поженились, и все это время я была абсолютно счастлива. Теперь, когда былое счастье оказалось утраченным навсегда, эти несколько месяцев представлялись мне самыми невероятными в моей жизни, повторить их никогда и ни с кем невозможно, и от этого мое горе казалось мне безграничным, а дальнейшая жизнь никчемной.
Утро опять выдалось солнечным, и это причиняло почти физическую боль, казалось, мне стало бы легче, погрузись весь мир в беспросветную мглу. Позвонила Светлана.
– Полинька, я заеду через полчаса. Я безразлично буркнула:
– Конечно.
Она приехала и, взглянув на меня, заплакала.
– Поля, так нельзя, надо держаться. Тебе ни в коем случае не следует оставаться одной…
– Нет‑нет, – торопливо ответила я, боясь, что Светлана решит проводить со мной все время, а я теперь просто не способна кого‑то видеть. – На самом деле все не так плохо. Пройдет месяц, два, и я начну привыкать. Все привыкают. Какие у нас дела? – облизнув пересохшие губы, спросила я, стараясь перевести разговор в другую плоскость. В сочувствии я совершенно не нуждалась.
– Надо сообщить родственникам, – начала Света, а я перебила:
– Получается, что сообщать некому. У меня родни нет, и у него тоже, если не считать отчима. Но ни его адреса, ни телефона в вещах Глеба я не нашла.
– Ясно, – вздохнула Светлана. – В конце концов, отчим не отец, можно сообщить позднее. Где он живет?
– В Екатеринбурге.
– Еще вопрос, смог бы он приехать… Скорее всего он пенсионер, дорога дальняя… – Светлана говорила что‑то еще, но я не слушала, последнюю фразу ей пришлось повторять дважды, прежде чем я поняла, что она хочет. – Нужна фотография Глеба.
– Зачем? А, да… У меня только свадебная.
– Свадебная не подойдет. К тому же его лица на ней почти не видно…
– Другой нет.
– Как – нет? – не поняла она.
– Просто нет. И я, и Глеб терпеть не могли фотографироваться.
– Неужели нет ни одной фотографии?
– Нет, – теряя терпение, ответила я.
– На паспорте, на военном билете наконец…
– Документы он взял с собой.
– И военный билет?
– Наверное. В столе его нет.
– Все‑таки это странно, – нахмурилась Светлана. – Ни одной фотографии…
– Странно, странно, – повторила я, цепляясь за это слово.
А ведь действительно странно. Человек умирает, и после него не остается никаких материальных подтверждений его недавнего присутствия на земле. Одна фотография, где он, точно нарочно, отвернулся. Странно… Отчего ж, все имеет свое объяснение.