Победу свету его носило от Львова до Шанхая, а бабушка была тяжела на подъем и за ним не поспевала.
Мышильда полезла за сигаретами, а я рявкнула:
– Не смей при бабке.
– Глупость какая, – разозлилась сестрица, но закурить все же не решилась, вздохнула, посмотрела на меня и сказала:
– А у меня бабушкины бусики остались, янтарные. Она еще в них на фотокарточке, помнишь, возле дома с сокровищами?
– Помню, – кивнула я и вздохнула. Ключевая фраза была произнесена, и мысли, мои и Мышильдины, само собой, потекли в одном направлении.
– Как думаешь, – через некоторое время спросила сестрица, – они там?
– Кто? – прикинулась я дурочкой.
– Сокровища, конечно.
– О Господи… – Я покачала головой и отвернулась.
– Думаешь, россказни? А помнишь, в детстве мы с тобой мечтали, когда вырастем, поедем и найдем их.
– Помню. В детстве все мечтают о сокровищах.
– Но не у всех родной прадед их зарывает, – обиделась Мышильда и, облизнувшись, спросила:
– Чего там спрятано‑то, я забыла?
Как же, забыла она.
– Тридцать золотых червонцев, – заунывно начала я старую‑престарую семейную сказку. – Три колье, одно с большим бриллиантом и четырьмя маленькими, другое с изумрудами, третье с гранатами.
– Прабабкино приданое. Обручальное кольцо, тоже с бриллиантом… – подхватила Мышильда. Перечислив все до последней броши и булавки, мы с облегчением вздохнули, после чего Мышильда с грустью спросила:
– Неужели все это правда где‑то лежит?
– Брехня, – нараспев заверила я, разводя руками.
– Ну почему «брехня»? – обиделась Мышильда. – По‑твоему, бабка все выдумала?
– Не бабка, а дедка. Небось спустил все на актерок, а бабке наврал, что спрятал.
– Какие актерки? – обиделась за прадеда сестрица, а я рукой махнула.
Россказни о кладе я слышала с самого детства. История выглядела так: наши предки проживали в начале века в одном из старинных русских городов, ныне крупном областном центре. Прадед был из купцов, единственный ребенок в семье, рано лишившийся родителей. Нравом кроток, к зелью равнодушен. К тридцати пяти годам удвоил родительский капитал и выгодно женился на мещанке Авдотье Нефедовой, семья которой промышляла огородничеством и отнюдь не бедствовала. Авдотья родила ему троих сыновей, отчего, надо полагать, кроткий нрав моего прадеда неожиданно изменился, он стал впадать в буйство по причине внезапно обнаружившейся большой тяги к горячительным напиткам. Прабабка, спасаясь от мужниных приступов белой горячки, бежала к родителям, а подросшие сыновья остались с отцом. Состояние семьи было заметно подорвано, и тут грянула революция. Прадед встретил ее с лозунгом «Помирать, так с музыкой» и ударился в запой, предварительно спрятав на черный день тридцать царских червонцев, а также золото‑бриллианты. Запой кончился тем, что почтенный купец вышел на улицу голым. Новая власть, возможно, сочла бы это за протест против старой морали, но семейный врач с этим не согласился, и прадеда упекли в сумасшедший дом, где он вскорости и умер, успев шепнуть старшему сыну, то есть моему деду, что золото‑бриллианты зарыты в подполе под кухней, возле большой бочки. Как видите, указание грешит неточностью. Над страной тем временем занялась заря новой жизни, дед был арестован, чудом избежал расстрела, покинул родной город и долго странствовал, пока не женился и не осел в нашем городе. В огне гражданской войны сгинули оба его брата, и дед остался единственным наследником спрятанных сокровищ. На их поиски он отправлялся дважды: до и после Отечественной войны.