Отец умер в местах лишения свободы, мать тоже…
– Но преступление осталось, и убийца, возможно, до сих пор разгуливает на свободе.
– Оно конечно… я все понимаю, но… Ладно, пойдем к бабкам, – неожиданно закончил он, скорее всего, просто не желая спорить.
Я попросила еще пирожных, мне упаковали их в красивую коробку, и, допив чай, мы с участковым вышли на улицу.
– Установить владельца машины по номеру будет не трудно, – сказала я.
Егор выразительно взглянул на меня, хмыкнул с легким намеком на возмущение, но тут же кивнул, соглашаясь и с тем, что не трудно, и с тем, что узнавать это предстоит ему.
Подруг мы застали во дворе дома, где жила Мария Семеновна. Двор небольшой, но стараниями жильцов очень уютный. Под окнами клумба, где вовсю цвели лилии: белые, красные и даже совсем экзотических фиолетовых тонов. Здесь же стояла скамейка, на которой бабули и пристроились. Одна вязала крючком салфетку, кстати, неплохая прибавка к пенсии. Со своими салфетками тетя Маша каждую субботу отправлялась к знаменитому Покровскому храму, там туристы их охотно покупали. Вторая бабка, опершись рукой на клюшку, что‑то рассказывала. Тут же сидел свекор Любови Васильевны, переживший своего сына лет на двадцать. По ее словам, старичку давно перевалило за сотню. Может, и так, но выглядел он бодрячком, правда, в событиях часто путался.
– Это которая Пелагея? Та, что в столовке работала? – с интересом спросил он, перебивая рассказ снохи.
– Да помолчи ты, Иван Пантелеевич, ради Христа. В столовке Шура Громова работала, померла семь лет назад.
– Что ты говоришь? Шура померла? Как жалко‑то, ведь молодая совсем.
– Восемьдесят два годочка ей было, – заметила тетя Маша.
Старичок дважды кивнул:
– Я и говорю, совсем молодая …
Тут на нас обратили внимание, и все трое замолчали.
– Здравствуйте, – произнес Егор. – А мы, Мария Семеновна, к вам…
– Что случилось? – забеспокоилась она.
– Ничего не случилось. Просто так зашли… узнать, как вы тут поживаете…
– Это вам, – сунулась я с пирожными.
– У Ашота брала? – нахмурилась бабка. – Я у него ничего не покупаю. Нехристь, еще отравит, с него станется.
– Жаль. – Я пристроилась на скамейке, держа коробку с пирожными на коленях. Егору места не досталось, пришлось стоять. – Вчерашняя находка нам покоя не дает, – начала я. – Олег Кириллов здесь жил…
– В двадцать первом доме по улице Красина, – тут же ответила Любовь Васильевна, опережая подругу. – Я его хорошо помню. Такая шпана, прости господи…
– Да ладно тебе, Люба, – нахмурилась тетя Маша. – Нормальный он был парнишка, не хуже других. Я бы даже сказала – лучше. Всегда здоровался, вежливый и озорничал в меру, как все подростки. С его‑то родителями немудрено было скатиться на самое дно, а он всегда одет чисто, сам себе и стирал, и готовил. Отцу руки не давал распускать… Нет, я про него ничего плохого не скажу.
– Как же, а кто магазин ограбил?
– Так ведь не доказали…
– Не доказали, а знали все… Кириллов с дружками. Было кое‑что и похуже. Или не помнишь? – с хитрым прищуром спросила Любовь Васильевна.
– Не помню, – в недоумении ответила тетя Маша.
– То‑то… а надо бы… всю семью порешили, как же их фамилия… Гавриловы. Точно, Таисия и Петр. Переселенцы из Казахстана. Лет пять они тут жили, дочку замуж выдали. А зять у них был из этих… бизнесменов.