При моем появлении все разом повернулись, затем, точно по сигналу, отвели взгляд. Я подошла к стойке, взгромоздилась на высокий табурет, пристроив Сашку рядом. В сумке ему не сиделось, пришлось шикнуть, он затих, а бармен взглянул осуждающе. Здоровый парень с румяной рожей, в белоснежной рубашке и франтоватой бабочке. Наверняка с чувством самоуважения. Поди, друзьям рассказывает, как с местной властью каждый день запросто… прислушивается к разговорам, в душе всех презирает и боится… Хороший парень. Очень захотелось поскандалить, но я напомнила себе, что являюсь доверенным лицом Деда, то есть являлась, даже не доверенным лицом, черт, как же это звучит… ах, ну да, помощник по связям с общественностью. Я в каком‑то смысле его лицо, тут он прав, а скандалить этому лицу ни к чему.
– Налей водки, – вежливо попросила я.
– Не держим, – торопливо ответил бармен и даже не без испуга шарахнулся от меня.
– Да брось, – сказала я с улыбкой. – Вот в том шкафчике всегда стоит бутылка, давай шевелись…
– Вы же знаете правило, – ответил он гневно, а я заорала:
– Да пошел ты, урод! – За моей спиной задвигались стулья, кто‑то хлопнул дверью, я ухватила парня за белоснежную рубашку и гаркнула: – Ты что, оглох, придурок?
– Меня же уволят, – побелевшими губами шепнул он, я отпустила рубашку и похлопала его по груди.
– Извини, нервы ни к черту. Тяжелый день. Прошу прощения, господа, – раскланялась я, радуясь, что доставила людям удовольствие, и поспешно покинула бар.
В коридоре меня догнал парень из охраны.
– Ольга Сергеевна, – сказал он вежливо, – Лев Иванович просил вас зайти.
– Времени нет, – хмыкнула я.
– Дело срочное.
– Сожалею, – перебила я весело, – я здесь больше не работаю.
Новую жизнь я решила начать с уборки квартиры. Ходко сновала с пылесосом, даже заглянула в комнаты на верхнем этаже, чего не делала по меньшей мере пару месяцев, Сашка путался под ногами, поглупев от удивления. Выдохлась я быстро и спустилась на кухню, с тоской взглянула на пустую бутылку из‑под мартини. В шкафчике был коньяк для гостей, сама я его не жаловала, но на безрыбье, как известно, и рак рыба. Я плеснула в стакан, и тут хлопнула дверь, на кухне появился Дед в плаще нараспашку, брови сурово сдвинуты, взгляд тяжелый, выражение лица не прочитывается, не лицо, а булыжник. Взглянув на бутылку и стакан, я развела руками и усмехнулась: не мой день.
– Если думаешь, что я извиняться… – начал он, а я хихикнула:
– Даже не мечтаю.
Он подошел, отобрал бутылку, стакан швырнул в мойку.
– Надо бы снять с тебя штаны и всыпать как следует, – заявил он зло, – чтоб ты неделю на задницу не могла сесть.
– Катись отсюда, – предложила я. – Я на тебя больше не работаю.
Он запустил в стену бутылку. Я этого не ожидала и испуганно пригнулась, а он схватил меня за шиворот и больно ткнул лицом в стол. Сашка отчаянно завизжал, а я попросила:
– Отпусти, чего собаку пугаешь.
Он отпустил меня, устало повалился в кресло, потер лицо ладонями. Теперь стало видно, что он смертельно устал, круги под глазами, тяжелые складки возле губ, лоб перерезали морщины.
Было время, когда я любила его. Очень. Наверное, и сейчас люблю, не зря сердце колотится, так что того гляди выскочит, а душу щемит острая жалость. К нему или к себе, поди разберись.
Я присела перед ним на корточки и уткнулась лицом в его колени.
– Что ты делаешь со своей жизнью? – тихо спросил он. У меня разом заныли все зубы. Чего я совсем не выношу, так это разговоров по душам, особенно если сказать друг другу нечего.