Он заерзал на стуле, вздохнул.
– Что ж… надо извиняться, – сказал он наконец.
– А ты что скажешь, Вася?
Коломыта пожал плечами – дескать, кто ж его знает…
– А ты, Лида? А ты, Степа?
– Это он сам пускай решает! – вспыхнув, ответила Лида.
А Искра, секунду подумав, спокойно сказал:
– Я бы, конечно, извинился.
Катаев сидел красный, насупленный.
– Мы хотим, чтоб Николай попросил прощения, – начал я, – чтоб он сказал Ольге Алексеевне: «Простите меня, я поступил грубо». Но ведь чтоб так сказать, надо понять свою вину. Зачем нам, чтобы Катаев просил прощения, как попугай. Поэтому предлагаю: пускай за него извинится Королев. Придется тебе, Дмитрий, просить прощения у Ольги Алексеевны от имени всего нашего дома. Как ты считаешь?
– Считаю – правильно! – сказал Король.
– Проси, раз тебе хочется, – вздернув подбородок, бросает Катаев.
– Чтоб очень хотелось – не скажу. Да, видно, придется.
* * *
На другой день, как только прозвенел звонок, мы с Митей входим в четвертый класс «А». Ребята встают. Здесь только трое наших – Катаев, Лира и Витязь. Остальные незнакомы мне. Все с любопытством смотрят на нас. Удивлена и пожилая учительница.
– Ольга Алексеевна, – говорит Король, – от имени нашего детдома прошу простить Катаева за грубость.
Он умолкает. И сразу все чувствуют – за этим должно последовать: «…Обещаем, что больше этого не будет». Но как обещать за Катаева?
Король ловит мой взгляд и добавляет решительно:
– Мы постараемся, чтоб больше этого никогда не было!
Учительница наклоняет голову.
– Мне было бы дороже, если бы извинился сам Катаев, – говорит она.
К ужину Катаев не выходит.
– Голова болит. Можно, я лягу? – спрашивает он у Гали, которая нынче дежурит. Спрашивая, он глядит в сторону.
– Ложись, конечно, – отвечает Галя.
…Вечер, весь дом уснул, мы сидим в кабинете – я за книгой, Галя за учебниками: решила все повторить за семь классов, чтоб ни в чем не отстать и во всем уметь ребятам помочь.
– Мне кажется, я знаю, что делается у него внутри, – говорит вдруг Галя. – Я помню себя в детстве. Очень трудно понять, почему нельзя сказать вслух то, что думаешь. Это кажется лицемерием, ханжеством. Он забыл стих – ему поставили «плохо». Он считает: учительница забыла – ну и…
– Я вижу, ты считаешь, что он прав.
– Нет. Но он мне по душе. Вот он не боится и тебе резко отвечать, а ведь он понимает, что зависит от тебя. Нет, есть в этой его грубости какая-то прямота, что-то такое… как бы тебе сказать…
Я жду, но Галя никак не находит слова.
– Мудрено что-то, – говорю я. Мы долго молчим.
– Сеня, – говорит вдруг Галя, – ты можешь сердиться, но я погладила его по голове.
Вот так раз!
– Когда это?
– Когда ребята легли спать. Я обошла спальню, а у его постели остановилась – ну и провела по волосам. Он сделал вид, будто не слышит.
– Ну знаешь ли! Мы с тобой не больно далеко уйдем, если так будет – я ругаю, а ты по головке гладишь!
Галя молчит. Не согласна со мной. А почему не согласна?
– Послушай, – дня через два сказала Галя Катаеву, – я хочу предложить тебе роль в пьесе. Мы готовим к вечеру «Горе-злосчастье».
– Не буду, – ответил Катаев. – А кого играть?
– Королевича. Заморского королевича.
– Ну, буржуя. Не хочу. Большая роль?
Он вроде бы отказывался. Но Галя продолжала:
– Там все роли маленькие, вот погляди. Сегодня вечером в спальне у девочек устроим репетицию.
Была в этой нехитрой пьеске роль царевны Анфисы – жены заморского королевича. Все девочки наотрез отказались ее играть.
– Мальчишки потом дразнить будут…
Галя тщетно уговаривала их. Выручил Ваня Горошко:
– Я буду царевна.