В пути молодёжь пела комсомольские песни:
звучало в автобусе, когда они уже в полумраке подъезжали к Дарвазу. Чем ближе он становился, тем тише становилось в автобусе. Смех и песни замолкли, все пассажиры неотрывно смотрели в окно. Открывающаяся картина поражала. Никто прежде ничего подобного не видел. В темноте из земли, из огромной воронки, бил мощный огненный поток, он был высотой десять, а то и пятнадцать метров. Колоссальная яма, словно исполинская печь, изрыгала пламя, которое освещало ночь. Изнутри, откуда-то снизу, шёл непонятный подземный гул.
Зрелище потрясало. Изумлённые туристы не могли высказать своего восхищения увиденным – не хватало слов.
Подойдя ближе, насколько это было возможно, они рассматривали пласты земли внутри воронки. Сергей почувствовал рядом Илгу. Это был тот момент, когда можно было взять её за руку, не опасаясь, что она вырвет её. Он тронул её руку, а она приникла к нему, и он почувствовал, что она чуть дрожит. Он обнял её, а она легко пошла в его объятия.
– Что это? – шёпотом спросила она. – Тут страшно.
– Это что-то природное, – попытался объяснить Сергей, хотя и сам ещё не понимал, что перед ними.
Местные жители, привыкшие к подобным посещениям их диковинки, стали объяснять:
– Тут работали геологи в 1971-м году, искали газ. Они делали бурения, и вдруг земля провалилась. То оборудование, которое стояло на этом участке, ушло под землю. Пошёл ядовитый газ, который мог потравить и людей, живущих рядом, и скот, поэтому геологи решили поджечь газ. Думали, день-два погорит и успокоится. А он горит до сих пор. И это стало нашей местной достопримечательностью.
Диаметр «газовой» ямы составлял 60 метров, а глубина – 20 метров. У кого были фотоаппараты, фотографировали это чудо. Завораживающее зрелище не отпускало, хотелось смотреть и смотреть на него.
Назад ехали уставшие. Илга, сидевшая рядом, положив голову на плечо Сергею, задремала. Заснули и многие другие в автобусе. А Сергей всё никак не мог забыть о «воротах в ад». Картина извергающегося пламени из огромного отверстия в земной коре стояла перед глазами.
С тех пор это видение стало преследовать его. Оно словно разбудило генную память и словно что-то открылось в его подсознании, дремавшее ранее, а теперь оно рвалось изнутри на волю. Что-то, неясное ему самому, приходило к нему в снах, и ему казалось, что это его родственник и тёзка Сергей Климентьев, приехавший в Среднюю Азию ровно сто лет назад, именно таким образом напоминает ему о себе.
1873 год
За оконным стеклом мелькали берёзки. Кондратий Фёдорович Климентьев безучастно смотрел в окно. Пейзажи России, проходящие перед глазами у него, едущего в вагоне поезда по Российской железной дороге, отнюдь его не радовали. Дело всей его жизни было безвозвратно погублено, вложенные деньги пропали, и даже могилка его дорогой супруги Аксиньи Степановны была теперь недоступна для него. С тех пор, как Аляска была отдана Америке, Русско-Американская Компания, основанная при Павле I в 1799 году, перестала существовать. Новоархангельск, центр Русской Аляски, стал американским городом Ситка. Климентьев, как и другие русские люди, вынужден был оставить его. Поначалу новые власти объявили русским, что желающие могут остаться и потому многие решили не уезжать с насиженных мест. Но так как американская армия состояла из всякого сброда, который после передачи Аляски американцам начал творить бесчинства, особенно в отношении русских людей, то они очутились перед необходимостью покинуть полуостров на последнем отходящем русском корабле.
Он пробовал закрепиться на Камчатке, на Сахалине, перебрался на материк и постепенно перемещался в западном направлении. Где бы он не пытался применить свои силы и способности, к успеху это не приводило. Наверное, он слишком долго жил прошлым, сравнивал его с настоящим (которое неизменно проигрывало), горевал о безвременно ушедшей супруге и о том, что деток они так и не завели. Он так сокрушался о потерянных годах и ушедшем счастьи, что не успевал жить теперешним днём. Жизнь уходила, а он всё никак не мог смириться с произошедшим. Потому и оказывался всякий раз у разбитого корыта.
Сейчас он ехал в родное имение в Смоленской губернии на свадьбу к любимой племяннице Татьяне. Там, в Чистых Двориках, они выросли с братом Михаилом, который тут и остался, женился, обзавёлся детьми, а Кондратий подался на чужбину, он решил строить свою судьбу так, чтоб с пользой для Родины. Всё бы хорошо, да вот государственные интересы изменились. А то, что его собственные интересы пострадали, это не столь и важно для государства.
Кондратий Фёдорович тяжко вздохнул. Он и сам понимал, что негоже постоянно думать о несостоявшемся, надо жить сегодняшним днём. Не получалось. Что-то в нём сломалось. И это не давало ему двигаться вперёд, приспосабливаться к изменившейся ситуации. А вот теперь он побывает на родной земле, увидит родной дом, встретится с родными людьми – может, это придаст ему сил?
Сейчас он переживал лишь об одном – чтоб не опоздать на свадьбу. Он планировал приехать накануне, но вышли задержки в пути, на которые он не рассчитывал. Вообщем, сплоховал он, не успевал. Он сообщил брату, что приедет обязательно, а тот, поди, ждёт его со дня на день. Да уж ладно, пусть ждёт, лишь бы доехать, пусть и с опозданием. Устал он от дороги, от перекладных. Хотелось поскорее упасть, как в детстве, на перину, зарыться в неё лицом и забыть обо всех несчастьях, свалившихся на него.
Кондратий Фёдорович просил кучера, взятого на Смоленском вокзале, гнать быстрее. Он чувствовал, что опаздывает.
– Барин, лошади и так бегут шибко, – отвечал возница. – Жалко кобылок понапрасну стегать.
Когда они подъехали к парадному подъезду усадьбы Климентьевых, ему показалось, что он опоздал. Стояла тишина, людей вокруг не было. Кондратий Фёдорович спешно забежал в дом. Мажордом Тихон Иванович, увидев его, ничуть не удивился, словно не было многих лет его отсутствия и тот никуда отсюда не уезжал и был здесь всегда.
– Все в церкви, барин, – буднично сказал мажордом. – Поспешите, барин, ещё успеете на венчание.
– Голубчик, довези-ка меня в церковь, – обратился Климентьев к кучеру, который уже собирался возвращаться в Смоленск. – Доплачу.
И они погнали к храму, стоящему посреди Чистых Двориков. Перезвон колоколов разносился по округе. Под этот перезвон жених с невестой и гостями входили в собор.
Климентьев лихо подкатил ко входу, украшенному живыми цветами и устланному красными коврами, и тоже торопливо вошёл внутрь. Там он увидел заполненное людьми пространство – церковь была полна народу. Гости торжества и просто любопытные пришли на венчание Татьяны Климентьевой, дочери местного помещика. Кондратий Фёдорович далеко впереди нашёл глазами невесту, жениха, родственников. Да, здесь всё так, как было много лет назад, когда Кондратий жил в Чистых Двориках. Знакомые лики икон смотрели на него со стен. Когда-то он здесь принимал причастие и молился о счастье и здоровье для себя и близких. Ничего тут не изменилось. Только новое поколение народилось и уже вырасти успело.
Он терпеливо дожидался конца церемонии. Ещё никто из членов семьи не знал о его приезде, а он их всех видел сзади. Хотя не всех он знал, ведь одни племянники были совсем малышами, когда он видел их последний раз, других и на свете тогда не было. Невеста в белом платье – это, понятно, Татьяна, Таточка, как её называли дома. Рядом с ней жених. А вот и Миша, его, Кондратия, младший брат, он же отец невесты. Об руку с ним Глафира Сергеевна, супруга его. Кондратий Фёдорович вытянул шею, чтобы получше рассмотреть стоящих впереди. Вот это, пожалуй, племянники: Владимир – в морской форме, и Сергей – в военной. Где-то там, в толпе, затерялась и младшая Сашенька.