Фронтир - Роман Корнеев

Фронтир

Роман Корнеев

© Роман Корнеев, 2023

ISBN 978-5-4485-1035-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Избранный. Книга вторая

Глава I. Небесный гость

За что мы сражаемся?

Возможно, за собственное право сражаться.

Контр-адмирал Молл Финнеан

3072 гТС

Наш мир – внутри нас

Надпись на монументе Павшим героям

«Инестрав-шестой»

Прима в домашней обстановке ничуть не походила на себя в свете рампы. Мягкие босоножки, шлёпающие по тёплому дереву пола, спутанные, влажные ещё после душа волосы, старый полинявший халат и повязанный на талии толстый шерстяной шарф.

Дома.

Это место всегда было тихим и почти заброшенным, она никогда никого не звала к себе в гости, оставляя свой замкнутый мирок пребывать в состоянии нескончаемого, нет, не уединения – одиночества, в котором прима нуждалась иногда куда больше, чем в аплодисментах любящих зрителей. Это был её, только её дом, с замусоренным садиком и тропинкой, спускающейся под сенью кривобоких лиственниц к крошечному круглый год затянутому ряской пруду. Здесь прошло её недолгое детство, и сюда же, когда ей исполнилось двадцать лет, она снова вернулась, осознав всю тщетность попыток сбежать от собственных страхов и сомнений.

Человечество привычно оставалось изо дня в день единым космическим организмом, живущим по своим правилам, и в этой звёздной карусели даже таким, как она, почти не покидавшим своего родного мира, был нужен уединённый уголок, в котором можно было укрыться от остальной вселенной и остаться наедине с самой собой.

Плотный график репетиций, выступлений и гастролей не позволял приме возвращаться сюда слишком часто. Два-три случайных дня, без людей, без нескончаемых живых глаз или искусственных зеркал, отражающих тебя каждый день, без спросу и без возможности от них скрыться. Пару дней вне постоянной необходимости оставаться в образе, забыв о бестелесном порхании в сказочных мирах, придуманных для неё драматургами и постановщиками. Пару дней абсолютной, глухой тишины.

Первым утром прима обычно просыпалась рано и вот прямо так, с мокрыми волосами шла в сад, почти до самого обеда совершая очередную попытку привести его в порядок – обрезать при помощи разбуженного к такому случаю гнома обломанные ветром ветви яблонь, окультурить разросшиеся кусты сирени, но надолго её энтузиазма не хватало – холодный ветер с холмов навязчиво подсказывал, что трудиться тут можно хоть до ночи, только до костей продрогнешь и все руки исцарапаешь своенравными ветками, а обернись, и даже толики всех трудов не заметить.

Приходилось, несолоно хлебавши, возвращаться в дом, который к тому времени успевал окончательно растерять холод и сырость необжитого помещения, да и трудолюбивый гном успевал растащить по углам затянутую в чехлы мебель. Поздний завтрак – огромный, увы, диетический омлет, поверх, в качестве вызова режиму, любимые с детства и страшно вредные для обмена веществ кольца изолийского лука, обжаренные в масле до румяной корочки, и напоследок некогда объект страшной ненависти, а теперь необходимый элемент ритуала – огромная чашка горького какао.

Теперь самое время забраться с ногами на диван и испытующе вслушаться в окружающую тишину. Здесь, дома, тишина была особая – обволакивающая, затягивающая в свои сети. Кажется, поддайся ей, и ты останешься здесь навсегда, но нет, прима помнила, что это невозможно.

Потому что стоило проползти сквозь ничего не деланье и размеренный шелест пульса в висках ещё нескольким часам, приму неизбежно начинало настигать первое чувство тревоги.

Можно было пытаться что-нибудь читать или слушать, можно было лечь и уснуть, момент возвращения знакомого чувства был неотвратим.

Откуда оно приходило здесь, где была отключена и надёжно заблокирована всякая связь с внешним миром, где не было никого и ничего, что могло бы потревожить её долгожданное уединение, а до ближайшего форпоста большой Галактики были часы лёта? Прима об этом не задумывалась.

Она в общем и не пыталась отдавать себе отчёта в собственных действиях, зачем именно в этот день, зачем – снова сюда, хотя для отдыха в её распоряжении были все вожделенные для многих работяг с галактических промкомплексов рекреационные зоны Изолии. Прима не привыкла подолгу копаться в собственных порывах, как всякий прирождённый творец, она жила в своих придуманных мирах, и другие ей будто бы и не были нужны.

Однажды заведённый порядок уже не мог никуда подеваться. Начинала работать непрошеная память, оттаивая сквозь корку наросшего льда. Едва небо укутывалось в саван закатных сумерек, прима, всё такая же беззаботная, начинала вспоминать.

Тогда, долгих десять лет назад, когда она была ещё совсем девочкой, в точно такой же тихий вечер привычное её выжидающее одиночество было прервано. И в тот день одиночество стало окончательным.

При живом (да живом ли?) отце, в толпе товарищей по студии, а потом и на вожделенных подмостках, невероятно юная даже для жадной до талантов Изолии прима стала раз и навсегда одинокой в тот день, когда узнала о гибели мамы.

Эти проступающие на темнеющем небе звёзды, о, они знали, о чём можно напомнить.

Галактика уже столетия не была для человечества мрачным пустым внешним пространством, она стала для него тёплым и привычным домом, где промеж населённых миров и бронированных комических форпостов сновали миллионы кораблей, перевозящие ежемоментно миллиард человек, каждый из которых к чему-то стремился, что-то искал. Все они не канули в Галактику, как в вечность, трансгалактические перелёты были привычным делом, из любого путешествия, как бы оно ни затянулось, можно было в любой момент вернуться, с любым человеком, оставшимся позади, вновь повидаться, найти себе дом на любой вкус, а если не найдёшь, возвратиться в родной мир, чтобы остаться там или начать своё путешествие сначала.

Так же было и с её родителями. Они улетели, потом вернулись. Тогда же родилась она. А потом они не выдержали ожидания, и снова улетели, пропадая там сперва на месяцы, а потом и на годы, пока прима почти не забывала их лица, пытаясь понять, в чём виновата она, оставшись в одиночестве.

Пока она жила одна, её миром был танец, а когда однажды с этих сверкающих в небе звёзд вернулся только отец, прима поняла, что настало время окончательно смириться со своим одиночеством, и с этими звёздами, которых в Третью эпоху некому уже было бояться, но было кому проклинать.

Десять лет прошло с тех пор. С отцом они виделись за эти годы всего пару раз, как-то неловко, на бегу, не понимая толком, о чём им разговаривать, общение с отцом и дядей Рэдом приме заменял этот их дом и многочисленные родственники мамы, такие же Творцы, как и сама прима, потому люди страшно занятые и поголовно витающие в облаках. К себе на Неону отец, наверное, наведывался чаще. С его родными приму когда-то знакомили по случаю, но это было давно, и прима теперь даже толком не могла вспомнить их лиц.

Звёзды были для неё этими лицами. Прима вспоминала об этом каждый раз, возвращаясь сюда. Это было как наитие. То, чего не было, но оно раз, и стало.

Следующее утро было уже совсем другим.

Прима вспоминала долгие вечера, когда они вдруг оказывались втроём, а она была уже достаточно взрослой, чтобы это запомнить. Отец и мама разительно отличались от всего того, к чему она привыкла здесь, на Изолии. Их лица были суровыми и жёсткими, их движения походили больше на едва сдерживаемые силой воли удары, даже глядя на неё, их глаза таяли всего едва-едва, на самом дне, когда она бросалась к ним на шею, вызывая улыбки, но не смех. Смеяться её родители, кажется, с годами разучились вовсе.