Применение же к этому новому форпосту зарядов гигатонной мощности, даже если таковые были в распоряжении врага, по причине непосредственной близости к их собственных промзонам неминуемо нанесло бы самим роботам непоправимый ущерб – вторичной радиации их тончайшая квантоптоэлектронная начинка боялась не меньше, чем человеческая плоть.
Решение было принято. Несколько дней назад два манипула из Крыла реал-капитана Руссо там побывали, полностью подтвердив данные разведки. План переброски они с Джоном составляли добрых семеро здешних восемнадцатичасовых суток кряду, осталось дождаться подтверждения с «Инестрава-шестого», а пока…
Когда приказы сделаны, все возможности учтены, предварительная подготовка проведена, инструкции командирам прочитаны, и когда абсолютно нечего делать, тогда Капитаны снова могут стать обычными солдатами, ждущими, когда наступит время пойти в атаку.
Кенстриджа пулей вынесло из люка в холодный полумрак холла. В этом крыле Девятичасового пилона традиционно экономили на климатизаторах. Ради кого стараться? Ради него одного? Он потерпит. А так, пусти сюда забортный вакуум, местные обитатели не сразу заметят.
В отчётные дни, когда он и его горемычная команда собирались вместе на КБ «Сайриус», реже на «Инестраве-шестом» или Новой Базе СПК, и спешили привести свои традиционно запущенные дела хоть в какое-то подобие нормы, Кенстридж себя ненавидел сверх обычного. Себя и свою так называемую работу.
Инвестигейтор вообще – призвание не для слабых духом или стремящихся к особой мирской славе, но конкретно их, вычурно выражаясь, сфера интересов проникала порой в столь затхлые уголки человеческого социума, что иначе как копанием в чужом грязном белье всё это называть не получалось.
У Галактики были свои тайны. Точнее, какие тайны, было бы желание, всё лежало и лежит на ладони, только все спешат, наткнувшись на нечто подобное, скромно удалиться и поплотнее прикрыть за собой дверь. В иных уголках этого космического лабиринта попахивало. Чужой болью, смертью, кровью. Эти тайны смердели. И с ними приходилось разбираться Кенстриджу. Потому что Вечным не успеть всё самим. А потому он с ребятами продолжал разгребать, подшивать в дела и приносить всё это на доклад. Когда раз в полгода, когда раз в пару стандартолет, а когда и чуть не помесячно мотаясь на «Сайриус» и обратно.
А ещё ему приходилось общаться с ними. Вечными. Силовым и интеллектуальным узлом Галактики. И каждый раз клясть себя за человеческую слабость, за неумение хотя бы объяснить, не то чтобы заставить поверить в верность его рассуждений насчёт всего этого.
И каждый раз его идеи оказывались давно пройденным этапом, съеденным вчера завтраком, переваренным и исторгнутым за ненадобностью.
Он вечно опаздывал.
От осознания этого становилось особенно тошно.
Так. Кенстридж встрепенулся, продолжая ругаться уже сквозь зубы. Нужно проветриться. Никуда сегодня не ходи, ничего пока не предпринимай. Тебя опять натыкали носом в собственную ущербность. Нет, сделали они это со всевозможным тактом, даже с любовью, и обязательно показали, как ценно его мнение, как они его обязательно примут во внимание, даже уже приняли. Нет, человек с Избранными должен общаться на равных. То есть издали, как с собственным отражением. Делясь, по возможности, общественными настроениями, коллективными страхами и массовыми устремлениями. С ними нельзя разговаривать вот так, напрямую. Так камень может пытаться беседовать с водопадом.
Нельзя, а приходится. Ну и к тьме всё это.
Было бы желание, они бы его поняли.
Было бы желание.
Транспортная лента в полном одиночестве уносила Кенстриджа в сторону центральных секторов, где проживало куда больше личного бессознательного и куда меньше коллективного сознательного. За вторым поворотом, когда гравитационный диполь стал почти равномерным, перестав выделывать чудеса с чувством горизонта, показались первые люди. На титанической искусственной конструкции, населённой миллиардами людей, оказываться вот так в одиночестве – было отдельным поводом для стресса. Да и воздух потеплел и перестал отдавать голым металлопластом.
Нет, правда, сегодня больше никаких дел. Сходим в дендрарий, выпьем там в публичном пищевом дворике чего-нибудь максимально полезного, какую-нибудь жутко диетическую органику с тонной витаминов, аминокислот и прочих микроэлементов, помашем рукой в зияющую между сверкающими пилонами пустоту, а потом пойдём топиться в ближайшем эко-пруду.
Кенстридж криво ухмыльнулся собственной дурацкой остроте. Даже шутить уже разучился, так скоро вконец человеческий облик потеряешь.
Перебравшись на «магистраль», он уселся в свободное кресло и принялся из его глубин насуплено приглядывать за окружающим кипением жизни. Вот солдатик разоделся в парадное – это он так в отпуск. Возвращаясь в расположение, обычно одеваются в буднее, и лицо делают волевое. Этот сидит, расхристанный, счастливый, соскучился по домашним.
А вот деловая барышня из типичных внепланетников. Голова коротко стрижена, кисти рук расслабленно брошены вдоль тела, глаза стеклянные, как неживые, что-то она там у себя в голове просматривает, или разговаривает с кем. Галактическая карьеристка ГИСа. Этим подавай побольше точек опоры, и они свернут столько миров, до скольких дотянутся, попутно повергнув к ногам восхищённого человечества всех старых колоссов на глиняных ногах. Купается в своей стихии. Однажды эти купания закончатся, как всегда, не в пользу пловца. За свою карьеру он много подобного насмотрелся.
Интересно, а сам Кенстридж как выглядит со стороны? Что можно подумать об этой безумной шляпе, помятом костюме и бесконечной злобе в маленьких глазках, затравленно бегающих между прищуренных век? Впрочем, Кенстридж себе традиционно льстил. Скорее всего, он похож на подзаплуталого, слегла обалдевшего от окружающих грандиозных красот туриста с периферийной планетки. А злобу эту в его глазах могли разглядеть только самые ушлые из коллег да его сегодняшние визави. Он был зол на себя и он был зол на Галактику. Он был слишком глуп, она была слишком несправедлива. Традиционный, годами и десятилетиями сформированный комплекс инвестигейтора в его крайних проявлениях.
Если бы на его место была бы готова замена в хоть чуточку лучшей кондиции – он бы усвистал в отставку, только инверсионный след бы растаял. Но у других его ребяток дела были ещё хуже. А потому – сиди и трудись.
– Барышня, вы сейчас пропустите свою переборку.
Не выдержал, наблюдательный ты наш. Всегда одно и тоже.
Девица сперва ошарашено распахнула глаза, которые как-то разом стали живыми и даже симпатичными, потом открыла рот, потом всё-таки сориентировалась на местности и соскочила. Как раз, чтобы не пришлось с ней объясняться. Некоторые привыкшие буквально во всём быть досконально информированными люди странно реагировали на чужую осведомлённость.
Зачем тебе это надо, Кенстридж? Ну моталась бы потом она в обратную сторону ещё двадцать километров, вот персонально тебе до этого какое дело?
Будем считать это разминкой, чтобы не терять навыка.
Бредовое объяснение нелогичному поведению.
Кенстридж окончательно махнул на всё рукой и принялся сосредоточенно лицезреть традиционно грандиозный, но вечно однообразный простор внутренних полостей периметральных направляющих «Сайриуса». Только преобладающие цвета от пилона к пилону меняются. Здесь царил технократический металл, всё поблёскивало, переливалось, беззвучно носилось и скользило, удачно оттеняемое той самой чернотой снаружи.