– Вот и молодец! Профессия врача самая гуманная и уважаемая на свете. Может быть, ты станешь таким же знаменитым хирургом, как Николай Пирогов, или…
Бабушка не успела договорить, как комнату заполнил ехидно-дразнящий хохот Оли.
– Ой, не могу! Знаменитый хирург Егор Пирогов!
Мальчик, не вступая в дискуссию, молча запустил в смеющуюся сестру тапочкой.
– Пирогов! Пирогов! – продолжала дразниться Оля, выбегая из комнаты.
– Соня Ковалевская! – обиженно выкрикнул Егор, и бросил ей вслед вторую тапочку.
– Дети, немедленно прекратите это безобразие! – впервые повысила голос обычно мягкая и ласковая бабушка.
Так у одиннадцатилетнего Егора появились профессиональная установка и домашнее прозвище Пирогов. Приехавший через несколько месяцев в отпуск отец был так обрадован выбором сына, что даже произнес за ужином небольшой экспромт на тему: «хирург – профессия настоящих мужчин».
– Единственным исключением была твоя мать, и я думаю, что ты будешь достоин ее имени! – Анатолий Коваленко окончил свою речь и расцеловал сына в обе щеки.
Егору захотелось заплакать. Он понял, что будущее его предрешено, и отступать ему теперь некуда. Следующий учебный год мальчик встретил в школе с углубленным изучением химии и биологии. Сначала на новом месте Егору не нравилось абсолютно все: от ботаников-одноклассников до невкусных школьных обедов. Особенно его угнетали утренние поездки на метро с двумя пересадками и необъятные домашние задания, не оставлявшие свободного времени даже в выходные. Но социум диктовал свои законы, и постепенно Егор втянулся в новый график. Если он и не научился получать удовольствие от преодоления трудностей, то, по крайней мере, научился не ныть и не пасовать.
– Терпи Пирогов – знаменитым хирургом станешь, – подтрунивала Оля над братом, до полуночи просиживавшим над учебниками.
– Я-то стану. А вот ты, Ковалевская, чем собираешься прославиться? Нынче женщин-профессоров пруд пруди.
– А я стану женщиной-академиком, – самоуверенно отвечала Оля.
– Ну-ну.
Однако, не смотря на прилагаемые усилия, Егор не блистал никакими достижениями ни в химии, ни в биологии, ни в каком-либо другом предмете. Его не посылали на олимпиады, правда, и не бранили за неуспеваемость, он всегда и везде был неприметным середнячком. При поступлении в институт он оказался в самом конце списка зачисленных абитуриентов. В институте Егор учился так же тяжело и неприметно, как в школе. В его зачетке не было «отл.» только «хоры.», часто перемежаемые «удами». В итоге, получив диплом, мечтавший о солидном институте типа «Склифа» или Вишневского Егор остался в той самой малопочтенной городской больнице, где проходил последипломную интернатуру. Эта огромная, похожая на многопалубный океанский лайнер клиника изнутри напоминала печально знаменитую Обуховскую больницу, в которую когда-то свезли легендарного Левшу, и «куда всех умирать принимали».
Восьмое хирургическое отделение, в котором работал Егор, занималась как плановыми больными, так и пациентами, поступившими по «Скорой помощи». На первых порах молодой специалист ассистировал дежурным хирургам и занимался пациентами «Скорой», не требующими срочного оперативного вмешательства. Большая часть этих больных состояла из деградировавших и спившихся люмпенов, лишившихся работы еще в начале девяностых, и с тех пор, так и не нашедших место в новой жизни, зато заработавших панкреатит, язву или синдром Маллори-Вейсса. Это был крайне тяжелый и неблагодарный контингент, и отношение к таким пациентам было соответствующе пофигическое: повезет – выживет, а помрет – так помрет, никто о нем сожалеть не будет. Егор, еще не зараженный профессиональным медицинским цинизмом, несмотря на сочувственные усмешки своих коллег, старался помочь каждому бедолаге. И у него это удивительным образом получалось. У Егора Коваленко оживали и вставали на ноги даже такие пациенты, которые у других врачей обычно в течение суток переезжали из больничной палаты в морг. Работа со спившимися работягами, приносила Егору какое-то странное моральное удовлетворение, но никакой материальной благодарности он от нее не получал. Через год такого грязного и бесперспективного труда, когда молодой хирург стал всерьез задумываться о переходе в какую-нибудь тихую районную поликлинику, где, конечно, карьеры не сделаешь, но какую-никакую побочную копейку иметь будешь, заведующий отделением, после утренней пятиминутки пригласил Коваленко к себе в кабинет.
– Молодой человек, я уже давно присматриваюсь к вам и в целом удовлетворен результатами вашей работы. Я думаю, что вам пора заняться более серьезным делом, чем исцеление человеческого балласта. Со следующей недели вы будете заниматься плановыми операциями. Несколько месяцев побудете ассистентом, а потом отправитесь в самостоятельное плавание.
Восьмая хирургия специализировалась на вентральных грыжах. Эта болезнь редко встречается у банковских клерков, бухгалтеров или менеджеров. Они могут заработать ее, только перекачавшись в спортзале, и вряд ли эта болячка сумеет надолго оторвать их от рабочего стола и компьютера. Вентральная грыжа – это удел пролетария, переоценившего свои физические возможности. Для любого трудяги она чревата длительной профессиональной дисквалификацией, а чаще всего потерей рабочего места и заработка. Поэтому каждый грузчик, штукатур или сантехник, получивший в награду за свой нелегкий труд подобную хворь, стремится, как можно быстрее от нее избавиться. Хирург в районной поликлинике выписывает такому временно нетрудоспособному работнику направление в ближайшую городскую больницу, и тот идет на прием к заведующему отделением.
– Все ясно, – говорит завотделением, изучив анамнез. – Ничего сложного нет, но придется подождать. Операция плановая, на нее у нас очередь.
– И долго ждать?
– Месяцев пять-шесть, не меньше. Вы знаете, какая у нас очередь? На дворе февраль, а мы уже составили план операций на июль, – спокойно отвечает врач.
– И что же мне делать? Меня за это время пять раз уволят, – растерянно вопрошает работяга, – а у меня семья, кредиты…
– Пусть начальство временно переведет вас на работу не связанную с физическими нагрузками.
– Это где же для меня такую работу найдут?
– Тогда обратитесь в платную клинику, там очередей нет.
– А у вас нельзя как-нибудь ускорить очередь?
– Сложный вопрос, – заведующий отделением отрывает глаза от бумаг и смотрит куда-то в потолок. – Попробуйте поговорить с нашими хирургами, например, с …, – врач называет фамилию, – может быть, он сумеет найти время на внеплановую операцию.
Указанный хирург внимательно выслушивает потенциального пациента и согласно кивает головой:
– Семь тысяч.
– Рублей? – испуганно спрашивает измученный работяга.
– Конечно.
– Вы понимаете, я сейчас на больничном, денег у меня нету…
После непродолжительного торга цена опускается до шести, а то и до пяти тысяч, но ниже уже нельзя. Кроме оперирующего хирурга есть еще анестезиолог, операционная медсестра, и, в конце концов, завотделением.
Больной раздосадован, а, может, даже взбешен, но поделать ничего не может. Он лезет в отложенную на черный день заначку, или занимает деньги у друзей и соседей, и на следующей следующий день с утра вновь появляется в хирургическом отделении. А после операции, благополучно избавившись от своей болячки, но, все еще жалея о потраченных деньгах, он навсегда вносит врачей в свой личный, пополняющийся с каждым годом черный список вымогателей.
Вот так и работала восьмая хирургия. Впрочем, эта известная еще с советских времен схема до сих пор успешно действует во всех бесплатных российских стационарах.