Дорогу преграждали дрыхнувшие вокруг, у него не было желания перепрыгивать через них. Ни малей-шего. В конце концов ему удалось выбраться наружу, но на ногах он держался с трудом. Он изо всех сил тер закисшие после сна глаза. Он искал свой ремень. Он все время ронял свой палаш.Ему ничего не удавалось доделать до конца. Тем не менее он добрался до двери… Он двигался в темноте, переломившись в пояснице, как будто согнутый усталостью… Покой в караулке был нарушен, я потревожил их сон… Я разбудил все стадо…
Впрочем, именно в этот момент ко мне прибыло подкрепление… Бах! Хлопнула входная дверь… Их было не меньше десятка… Они возвращались с обхода… Должно быть, прибыли из-далека… и очень быстрым ходом, судя по тому, как они дышали.
– Как там, порядок, на пороховых складах?… – спросил у них бригадир. – А в конюшнях третьего?…
Они ответили что-то, чего я не понял… для меня это по-прежнему было какое-то невнят-ное ворчание…
Они поставили свои ружья в пирамиду у стены… Из-за вновь прибывших в крошечном пространстве между столом и стеной образовалась такая давка, что невозможно было сдвинуться с места. Меня зажали в этой толпе зубоскалящих увальней в мокрых накидках так, что пальцем нельзя было пошевелить, тут любой бы задохнулся.
Тем не менее им удалось вылакать одним махом, прямо так, стоя, сначала два литра, а по-том еще бутыль.
Они заговорили о каких-то неприятностях, о лошадях, сбежавших из конюшни. Поднялся невообразимый галдеж.
– Блин! мне надо отлить! – крикнул стоявший передо мной. Я мог различить только тряпье, в которое он был плотно закутан. Сам он был практически не виден под своей каской в этой тесноте и темноте.
– Да пошел ты, недоносок!
Это прозвучало как единодушное решение. Он все же захотел пройти и с силой начал про-талкиваться сквозь толпу. Он протиснулся уже к самой двери. В этот момент сильнейший пинок подбросил его и вышвырнул к чертям собачьим… Он шлепнулся на булыжник… со всеми свои-ми побрякушками, палашом и остальной амуницией. Послышался жуткий грохот.
– Это и есть тот волонтер?
Вопрос был задан резким пискливым голосом, доносившимся откуда-то с верхнего этажа.
– Смирно! – проорал Ле Мейо.
Я разглядел лицо спрашивавшего… кепи… легкая седина… Унтер-офицер появился из темноты, двигаясь по лестнице вдоль стены. Он спускался, быстро переставляя ноги, ступенька за ступенькой. Те, кто стоял, словно оцепенели, все застыли по стойке «смирно». Были и те, кто еще валялся, продолжая храпеть, на соломе, с ногами, торчащими в проходе за пределами соло-менной подстилки. Они были как раз на пути унтер-офицера, и он шел, пиная их сапогами, то справа, то слева. Бац! Бац!.. Ему хотелось взглянуть на меня поближе.
Он вопит, глядя на меня в упор:
– Смирно! Смирно! – В довершение всего он отрыгивает прямо мне в физиономию. – Вот так! – говорит он… Он доволен. Я не шевелюсь.
– Сержант Ранкотт! – представляется он. Я по-прежнему не двигаюсь. Все остальные во-круг гогочут.
– Мейо, у вас бардак на посту! Беспорядок и анархия!
И тут же начинается шквал ругательств и угроз, сопровождаемый сильной отрыжкой. Я не мог хорошо рассмотреть его глаза, этого Ранкотта, из-за коптящей, как головешка, лампы и в особенности из-за надвинутого на брови кепи с каким-то нелепым козырьком вроде веера.
Он повернулся, чтобы взять мои бумаги… Прочел мое имя… При этом снова начал недо-вольно брюзжать: «М-м-му! М-м-ра!..» Вот так. Застегнул мундир. Должно быть, он дрых в ка-кой-то каморке там, наверху… Он слегка покачивался, изучая вдоль и поперек мои документы, как если бы я пытался всучить ему подделку. Ворчание продолжалось…
Вне всякого сомнения, передо мной была настоящая тупая скотина, на своем веку мне до-велось повидать немало подобных мерзких рож, но этот казался идеальным воплощением абсо-лютного скотства.