– Мама! – эхом донеслось из коридора.
Дверная ручка задергалась, дверь скрипнула и поехала, пропуская пару одинаковых человечков.
– Вот, видишь? Явилось доказательство моей правоты! Даже два доказательства! – обрадовалась Ирка. – В начале было слово «мама».
– А потом? – поинтересовалась я, предусмотрительно отступая на заранее подготовленные позиции подальше от холодильника.
– Пордник!
– Полдник! – требовательно вскричали короеды, штурмуя вместилище вкусной и вредной еды.
– Сыл!
– Корбаса!
– Огулец!
– Мороко!
– Ирка, ты хоть следи, что они там едят, огурцы с молоком – это слишком многообещающее сочетание! – заволновалась я, сидя в кресле с поджатыми ногами.
На ближних подступах к еде Максимовым лучше под ноги не попадаться. Затопчут, как коврик.
– Так, и что дальше делать будем? – минут через десять бодро поинтересовалась Ирка, давая понять, что полдник закончен.
– Ну, если больше ничего не осталось…
Я к месту процитировала мультяшного Кролика, которого так же, как меня, беспощадно объедали лучшие друзья.
– Гурять!
– Голка!
Я подняла брови.
– Голодок!
– В смысле?! Ты еще не наелся?! – неприятно изумилась я.
– Голод тут ни при чем, мальчики ходят на прогулку в детский городок с горками, – хихикнула подружка. – Идем?
– Идите, – согласилась я.
– А ты?
– А я поработаю.
– Над рукописью?
Ирка завистливо вздохнула, мечтательно помолчала, потом очнулась и замахала руками, выгоняя из моего жилища своих детей:
– Уходим, уходим, нас ждут качели и горки!
Дети с радостным визгом вынеслись вон.
– Кстати, о детских играх. Мальчики медведика не хватились? – спросила я в четверть голоса.
– Нет. – Ирка пожала плечами. – Должна признаться, что я этим приятно удивлена.
Я кивнула с пониманием.
Прошлой ночью, возвращаясь из Абхазии, от границы с которой до нашего дома всего-то пять километров, мы заехали в магазин дьюти фри между двух пропускных пунктов. Грешно было бы упустить случай недорого прикупить французского коньяка и швейцарского шоколада.
Чтобы избежать безобразного погрома в стройных конфетных рядах, Манюню и Масяню мы оставили клевать носами на заднем диване авто, под сенью лимонных и апельсиновых деревьев, целой рощицей загруженных в багажник. Однако детки сами перебрались из машины на газон, усеянный мусором, который оставили туристы, коротавшие время в очереди на досмотр. На поруганной лужайке предприимчивые малыши разжились помятым пакетом недоеденных чипсов (его Ирка сразу же отняла и выбросила в мусорку) и потасканным медведиком (в него ребенки вцепились мертвой хваткой в четыре руки и сразу выбросить не дали).
Медведь был неказистый, безжалостно битый тяжкой жизнью в чьей-то детской, чумазый и сильно септический, так что по прибытии домой заботливая мамаша Максимова тайно сплавила его в мусорное ведро сразу же, как только Масяня и Манюня засопели в своих кроватях.
– Если утром вспомнят и будут скандалить, куплю им точно такого же, – решила подружка. – В местных магазинах этих белых медведей полным-полно.
Случайно подобранный и не случайно выброшенный мишка происходил из семьи талисманов Олимпиады-2014. А трудолюбивые жители Поднебесной произвели такое количество олимпийской сувенирной продукции, что можно было не сомневаться: сочинским лоточникам ее хватит лет на двадцать.
– В магазинах не совсем такие, они там полностью набиты ватином. А у того мишки, которого ты выбросила, только морда на поролоне была, а само тело мягкое, с каким-то сыпучим наполнителем, – напомнила я.
– Надо будет – куплю ватного, самолично его выпотрошу и набью рисом, – отмахнулась подружка.
– Рис тяжелее.
– Что?
– Я говорю – рис как наполнитель тяжелее, чем та неведомая фигня, которой был набит тот медведь, – объяснила я.
– Думаешь, пацаны заметят разницу? – Ирка хмыкнула. – Не, у них в организмах нет встроенных весов, как у некоторых.
Это был камешек в мой огород.
Позавчера, честно выполнив свой клининговый долг, я задумчиво сообщила подружке, что выброшенный мусорный пакет был подозрительно тяжеловат и при падении в люк спецтранспорта прогрохотал, будто щебнем набитый.
Нырять в недра мусороуборщика, чтобы запоздало проверить содержимое мешка, я, разумеется, не стала, но по возвращении домой на всякий случай сделала ревизию сыновьей коллекции минералов.
Все особо ценные камни с дырками типа «куриный бог» оказались на месте, и я предположила, что Иркины архаровцы могли втайне от маменьки что-нибудь грохнуть – вазу какую-нибудь, например, или супницу.
Подружка отнеслась к сигналу серьезно и добросовестно пересчитала вазы, тарелки, чашки и цветочные горшки, но недостачи не обнаружила и рассердилась на меня за то, что я возвела поклеп на ее ангелочков.
Ну или за то, что ей пришлось заниматься внеплановой инвентаризацией.
– Иди уже, а? – попросила я досадливо. – Я фэнтези сочиняю, а ты мне какие-то ужастики а-ля Франкенштейн рассказываешь! Надо же такое придумать – встроенные в организм весы!
– Ага, безмен вместо руки! Рыночная версия Капитана Крюка! – Подружка проказливо захихикала и наконец-то удалилась, оставив меня тет-а-тет с незримой музой.
До вечера я спокойно работала, ужин у Максимовых прошел без моего участия, и только после объявления отбоя в своем фамильном дурдоме подружка снова пришла ко мне.
– Вот. – Она положила передо мной исписанный тетрадный листочек и скромно отступила.
– Что это? – спросила я, не спеша переключать внимание с собственной рукописи на чужой манускрипт.
– Это для нашего нового произведения.
– Нашего?
Я обернулась и иронично посмотрела на нахалку поверх очков.
Обычно наши с ней общие произведения имеют вид лаконичных сценариев безумных авантюр, в авторстве которых не всегда хочется признаваться, потому что это может быть уголовно наказуемо.
– Ну, ты ведь обещала, что позволишь мне написать стихи для твоего (тут подружка тактично акцентировала правильное местоимение) нового романа в стиле фэнтези!
– А-а-а…
Я действительно обещала ей что-то такое.
Вообще-то я и за фэнтези взялась лишь для того, чтобы угодить подружке, обычно я пишу детективы.
Я поправила очки и прочитала с листа:
– Водица, водица, умой наши лица! И руки, и ноги, и две ягодицы!
Тут глаза мои сделались едва ли не больше, чем очки. Я обмахнулась бумажкой и очень кротко спросила:
– Ира, это что?
– Это рифмованный заговор, – охотно объяснила поэтесса. – Он усиливает эффективность применения живой воды.
– Здорово. – Я почувствовала, что и сама не прочь хлебнуть чего-нибудь живительного: Иркино творчество сразило меня наповал. – Уж зарифмовала, так зарифмовала!
– Судя по тону, тебе не нравится, – заволновалась подружка. – Давай критикуй, что не так?
– Это чей текст?
– Я же сказала – мой!
Ирка горделиво выпятила грудь.
– Меня не авторство интересует, я спрашиваю, кто это говорит?
– Э-э-э… Эльф!
– Местоимение во множественном числе.
– Тогда-а-а… Два эльфа!
– Они что, инвалиды? У двух нормальных эльфов на двоих было бы четыре ягодицы, а не две!
– Э-э-э… Это всего один эльф, но принадлежащий к королевскому дому! – нашлась подружка. – Точно, он эльфийский принц, а августейшие особы ведь говорят о себе в третьем лице: «Мы, Николиэль Второй»!
Она не удержалась и показала мне язык – вывернулась, хитрюга.
– А что за беда у его высочества Николиэля с физиономией? – не успокоилась я. – Судя по тексту, у него их две? Не лицо, а лица? Так бывает? Скажи мне, как знаток и ценитель фэнтези, я-то мало в жизни видела эльфов как нормальных, так и не очень.
– Ну, даже не знаю… Но ведь был же двуликий Янус? – удачно вспомнила Ирка.
– Он был совсем в другой мифологии!
– Придира!
Подружка почесала в затылке карандашом, подумала, потом потянулась и энергично почеркала бумажку:
– Вот, теперь у тебя не должно быть претензий.