Не знаю, сообщили ли ему о смерти деда. Но на похоронах его не было. Даже телеграммы не прислал.
Но с матерью, с бабушкой твоей то есть, отец твой, видимо как-то связь поддерживал, хотя мы о том не знали ничего. Теперь можно догадываться, что она, вероятно, попросту звонила ему иногда с почты. Потому что писем она не получала точно. Поначалу она перед дедом скрывалась, что о твоём отце (да и о тебе, как видишь, тоже) знает, где он и что с ним, а потом уже, видимо, по привычке. Или потому, что отец-то умер вскорости за дедом, как мы потом узнали. Такие вот пироги.
Помолчав, дядя Павел как-то несмело спросил:
– О себе ничего не хочешь мне рассказать?
– А нечего. Живу, учусь, много читаю. Учусь хорошо. О братьях и сестре знаю только, где они учатся. Пишу им редко, как и они мне. Родственники по матери не пишут и не приезжают.
Но тут же поправилась:
– Не приезжали до последнего времени. А тут заявились: и дядя, и тётя. Правда, со мной разговаривали минут пять, даже гостинца не привезли. Больше у директора в кабинете просидели. И сразу же уехали.
– Хороший у вас директор?
– Замечательный.
– Что, и все остальные – тоже замечательные?
– Большинство. А так – всякие попадаются. Но они быстро уходят. У нас, у детдомовцев, отношения как в семье. Друг друга не сдаём, не предаём, в беде не оставляем.
Так что чужому человеку у нас трудно приходится. Поэтому не задерживаются.
Некоторое время Вера колебалась, задать или нет самый главный вопрос. Но если не ответит Павел, то кто ответит?
– А какая всё-таки причина такому массовому паломничеству? Ну, не знали вы обо мне. Неожиданно узнали. И вдруг все, независимо друг от друга решили меня навестить? А если бы бабушка мне дом не подарила, тоже все бы решили съездить? Расстояние ведь приличное…
Он смутился.
– За других отвечать не могу. За себя скажу. Подленькая мыслишка, что дом-то тебе и ни к чему, может быть, была. Хотя меленькая. Основное всё-таки желание увидеться, посмотреть на дочку Гришину. Мы же с ним погодки, вместе росли, да и не чужой он мне.
Обижался я, правда, на него сильно, да и не только я, что он как уехал, так словно в воду канул. Уж мне-то, брату, мог бы весточку подать. Он ведь только с отцом поругался, а мы-то никто ему ничего плохого не сделали. Нет, ни разу никому не написал…
Я, что он умер, узнал буквально перед бабушкиной смертью. В связи с тем, что она вдруг завещание стала составлять. Я её к нотариусу и возил. Так вот на обратном пути домой она мне о тебе и сказала. И о Григории, отце твоём, тоже. Негусто, правда, сведений было. А она мне в ответ: хотел бы ты или ещё кто узнать о нём, о Григории, то есть, узнали бы давно. А то на блюдечке вам всё принеси. Я вот захотела, так и узнала.
Сердилась она на всех нас за это. Поэтому тоже молчала. Если спросил бы, ответила бы, небось. А коли не спрашивал, так она и не говорила. Молчаливая была.