– Пожалуй, я могу это сделать ради вас, – сказала Аня задумчиво. – Ведь теперь мне в самом деле стыдно, что я так вела себя. Я ужасно злилась и вчера, и всю ночь. Я трижды просыпалась и каждый раз была просто в бешенстве. А сегодня утром мне стало стыдно. Но казалось унизительным пойти и сказать об этом миссис Линд, так что я предпочла остаться взаперти на всю жизнь. Но… если вы хотите…
– Конечно хочу. Там внизу ужасно одиноко без тебя. Сходи и извинись… будь умницей.
– Хорошо, – согласилась Аня. – Я скажу Марилле, как только она придет, что раскаялась.
– Правильно. Только не говори ей, что я к тебе приходил. Я обещал не вмешиваться. – И Мэтью исчез за дверью, испуганный собственным успехом.
Вернувшаяся в дом Марилла была приятно удивлена, услышав жалобный голосок, звавший сверху через перила лестницы:
– Марилла!
– Ну, что такое? – спросила она, входя в переднюю.
– Мне стыдно, что я говорила грубости, и я согласна пойти и сказать это миссис Линд.
– Очень хорошо, – отвечала Марилла, ничем не выдав своего облегчения. Перед этим она уже с беспокойством думала о том, что же ей делать, если Аня не захочет уступить.
И вот после вечерней дойки Марилла и Аня отправились вместе к миссис Линд, первая – с поднятой головой и торжествующая, вторая – сгорбившаяся и подавленная. Но на полпути Анина подавленность исчезла, словно по волшебству. Она вскинула голову и легко шагала вперед, устремив глаза на закатное небо.
– О чем ты думаешь, Аня? – спросила недовольная этой переменой Марилла.
– О том, что я должна сказать миссис Линд, – отвечала Аня мечтательно.
Аня оставалась радостной и сияющей, пока они не предстали перед миссис Линд, сидевшей с вязаньем у окна своей кухни. Тогда радость исчезла, и во всех чертах Ани явилось унылое раскаяние. Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, Аня упала на колени перед изумленной миссис Линд и с мольбой протянула к ней руки.