– Это эпилепсия, – сказала Маша, устало поднимаясь с земли, и отряхивая испачканную юбку. – Надо что-нибудь ему между зубов вставить, чтобы язык не запал. А то задохнется.
– А что?
– У него в планшете карандаш был. Только побыстрее.
Через полчаса бледный, измученный припадком, «начальник» пришел в себя.
– Вам бы в госпиталь, – склонилась над ним Маша.
– Какой госпиталь, – слабым голосом возразил «начальник», – мне бы выспаться. Третьи сутки без сна. Спасибо вам за помощь. Сами доберетесь?
– Доберемся, я местная. Ой, а деньги-то, – вдруг вспомнила Маша.
– Какие деньги? – не понял «начальник».
– Да этот вот заплатил мне, – протянула смятый червонец Маша
– Оставьте себе. Девчонке пирожков купи. Целый день голодная.
Пока ехали до госпиталя, Марта с удовольствием уплетала горячие пирожки с капустой. Маша после всего пережитого есть не смогла. Потом они клятвенно пообещали друг другу никогда и никому не рассказывать, что произошло с ними в это воскресение. Только Марта спросила:
– А папе можно? Ведь он же все равно никому не расскажет.
– И папе нельзя. Никому.
В госпитале свою долгую отлучку они объяснили тем, что заезжали домой к Маше. Узнать, нет ли писем от родителей или от брата.
– А у нас тут такое без вас было! – рассказала им Зоя Петровна. – Михея Игнатьевича особисты забрали!
– За что? – устало поинтересовалась Маша.
– Да кто ж их знает? Разве они расскажут…
Молчать-то они молчали, да только вытравить из памяти то страшное воскресение в мае 1943 года, так и не смогли. Наверное, поэтому эту страшную и почти неправдоподобную историю спустя семьдесят лет рассказал мне сын Марты Петровны, мой лечащий врач, посвятивший себя медицине так же, как и его мать – врач высшей категории с многолетним стажем.
07.12.2014
ЛЮДСКАЯ ПАМЯТЬ
Старость – она как зима, подкрадывается незаметно. И начинается она совсем не с артритов, остеохондрозов и других возрастных болячек, а намного прозаичнее – с зубов. И тут самое главное – попасть в руки к хорошему ортопеду. Мне в этом повезло. Я попала не просто к хорошему врачу, а к настоящему волшебнику – Дорохину Николаю Ивановичу.
И вот на одном довольно мучительном приеме, он чтобы как-то психологически отвлечь меня от болезненной процедуры, стал рассказывать о своей маме – тоже враче, но в другой ипостаси – гинекологе. По всему было видно, что он искренне гордится ей.
Жизнь Марии Николаевны, как и всего ее поколения, сложилась непросто. В июне 1941 года, когда началась война, ей было всего 12 лет. И волею судьбы она вдвоем с глухонемым отцом оказались далеко от дома и от семьи – в Сталинграде, ныне – Волгограде. Ехали из Орджоникидзе, сейчас – Владикавказ, где были в гостях у братьев отца. Добраться до дома в город Энгельс, откуда они были родом, было нереально. На фронт уже нескончаемым потоком шли военные эшелоны, а в обратную сторону – в основном литерные составы с эвакуированными заводами. При таком графике пробиться на гражданский состав не было никакой возможности. Одним словом, застряли в Сталинграде.
И получалось, что там они оказались в очень сложной ситуации, то есть пребывали на данной территории на незаконных основаниях. В Энгельсе эвакуировали поволжских немцев, как неблагонадежных, в Среднюю Азию. Получалось, что они с дочкой сбежали от нее. И попади в руки НКВД при первой же проверке, неизвестно чем это закончится. Таились, как могли. Но беда, как известно, одна не приходит – заболела Маша, кашляла не переставая. И Николай – отец, повел ее в ближайший госпиталь. «Если меня и сдадут, то, может, хоть дочку при госпитале оставят, а там, глядишь, в какой-нибудь детдом пристроят, все с голоду не помрет», – рассудил он.
На его счастье главврач не стал сдавать их в НКВД. А ведь по законам военного времени и самому врачу могли запросто пришить статью за пособничество врагам народа. Самого Николая оформили истопником, и комнатку при котельной выделили для жилья. И Маша при нем вроде как ребенок, так что без работы и, главное, голодными теперь не сидели.
Дети в войну взрослели рано. Маше бы самое время в прятки да классики играть, или через скакалку прыгать, а она наравне со взрослыми стирала бинты, мыла полы, выносила судна, ворочала лежачих, выводила на прогулку неходячих. Случалось, и на операциях помогала. Где врачу что подать, где медсестрам помочь держать раненых. Наркоза в те времена не хватало, оперировали в основном на живую. Да и раненые с Машей вели себя тише. Стыдно было при ребенке свою слабость показывать – крепились, как могли. А раненые поступали в госпиталь нескончаемым потоком. Иногда казалось, что их везли не только со Сталинграда, а со всех концов Земли.
С приближением фронта к Сталинграду эвакогоспиталь постепенно дислоцировался в сторону Кавказа. И тяжелее всего пришлось уже в Адыгее, где зимой 1942-43 года оказался госпиталь. Немецкое командование вместо того, чтобы направить свежие силы на поддержку Гудериана в Сталинград, решило, что в этой ситуации важнее перебросить их на Кавказ. Это было своеобразной шахматной комбинацией. Отдав в жертву одну существенную фигуру, решили выиграть в большем.
Почему-то историки мало говорят о битве за Кавказ, хотя она была не менее ожесточенной и значимой в переломе войны, чем Сталинградская или Курская битвы. В совокупности со Сталинградом Кавказ являлся одним из стратегически важных объектов. Немцы рвались к нефти, которая нужна была им как воздух. Ее катастрофически не хватало для содержания танковых и воздушных сил. Европейской нефти для разраставшейся армии уже не хватало.
Именно тогда Маша и поняла, что значит «земля горит под ногами». Эвакогоспиталь, в котором работала Маша, находился в непосредственной близости от линии фронта. Бои шли такие ожесточенные, что поезд и машины не успевали развозить раненых по госпиталям. Работали, как говорится, прямо с колес, то есть подбирали раненых иногда прямо с поля боя. Санитарок не хватало, и Маше, которой к тому времени было всего 13 лет, приходилось вместе с санитарками не только грузить раненых в санитарный поезд, но и выносить их прямо с поля боя. Каждая такая поездка превращалась в кромешный ад, где в один непрерывный гул сливались стоны и крики раненых, надрывный рев самолетов, взрывы бомб, треск пулеметов, автоматные очереди, вой сирен. Больше всего на свете хотелось заткнуть уши руками, и ничего не слышать. Ну, хотя бы на одну минутку, только чтобы не оглохнуть. Но времени даже для этой минутки не хватало. Освобождение Кавказа Маше запомнилось на всю жизнь.
Сразу после освобождения Кавказа в феврале 1943 года, Николай перебрался в Орджоникидзе к братьям. А Мария…
Мария, взрослея среди страданий, боли, крови и смертей, уже и не представляла другой жизни вне госпиталя. Сердцем и душой прикипела к нему, и так и осталась при нем до самого конца войны.
Но когда-то всему в этой жизни приходит конец. Так и война, которой, казалось, не было ни конца, ни края, победоносно закончилась. Постепенно на смену эйфории торжества и радости пришла растерянность: «Как жить дальше?». Воинские части расформировывались, а с ними за ненадобностью сокращались и госпитали.
У многих фронтовиков росло непонимание и обида. Им казалось, что они – прошедшие сквозь горнило огня и страданий теперь до конца жизни будут ходить в героях и купаться в лучах славы. Оказалось, что не все так просто. Надо было перестраиваться, начинать новую, непривычную жизнь, в которой многие фронтовики не находили места, чувствовали себя незаслуженно обделенными. Так и Мария не понимала, почему после всех чествований и красивых речей в честь победителей, ей так и придется на всю жизнь оставаться санитаркой? Помог главврач госпиталя.