Его обладательница, пытаясь удержать разорванный зонт, выронила сумку и пакеты.
— Только вчера купила его, и вот, пожалуйста, теперь он никуда не годится! — горевала она.
Такое сокрушительное отчаяние вызвало у Дарроу улыбку. Есть над чем подумать моралисту: вместе с такими катастрофами, как у него, человеческую природу все еще волнуют микроскопические неприятности!
— Хотите, возьмите мой! — крикнул он ей, словно желая перекричать бурю.
Предложение заставило молодую женщину взглянуть на него более внимательно.
— Ба, да это мистер Дарроу! — воскликнула она, а затем, просияв: — О, благодарю вас! Давайте укроемся под ним вдвоем, если вы не против.
Значит, она знает его, а он ее, но как и где они познакомились? Оставив выяснение этого вопроса на потом, он увлек ее в более защищенный от дождя угол и велел постоять там, пока не отыщет своего носильщика.
Когда он вернулся через несколько минут с найденным имуществом и известием, что пароход не отплывет, пока буря не уляжется, она ничуть не расстроилась.
— Раньше чем через два часа не отплывет? Какая удача — тогда я смогу отыскать свой кофр!
В обычных обстоятельствах Дарроу не слишком хотелось бы затевать приключение с молодой особой, потерявшей кофр, но в тот момент он был рад любому поводу чем-то занять себя. Даже если бы он решил сесть на ближайший поезд из Дувра обратно, все равно оставался томительный час ожидания, который нечем было заполнить, и естественным способом избавиться от скуки было провести время под одним зонтом с терпящей бедствие красоткой.
— Потеряли кофр? Позволите мне попытаться найти его?
Ему понравилось, что она не ответила обычным «ой, правда?». Вместо этого она со смехом поправила его:
— Не просто кофр, а мой кофр; другого у меня нет… — и оживленно добавила: — Вы бы сперва лучше проследили, как ваши вещи грузят на корабль.
Это заставило его ответить, будто обсуждение его планов придавало им определенность:
— Вообще-то, не уверен, что поплыву.
— Не уверены?
— Ну… возможно, не этим рейсом. — Он снова почувствовал, как им постепенно овладевает нерешительность. — Мне, может быть, придется вернуться в Лондон. Я… я жду… жду письма… — («Она примет меня за беглеца-растратчика», — подумалось ему.) — Но у меня есть масса времени, чтобы поискать ваш кофр.
Он подобрал свертки попутчицы и предложил ей взять его под руку, что позволило тесней прижать к себе под зонтом ее тоненькую фигурку; и когда вот так, вместе, они пробились обратно на платформу, качаясь под порывами ветра, как марионетки на ниточках, он продолжал гадать, где бы мог видеть ее? Он сразу различил в ней соотечественницу: маленький носик, мягкие краски и как бы эскизная тонкость черт лица, словно слегка размытый первоначально яркий акварельный портрет; вдобавок высокий приятный голос и оживленная жестикуляция. Она явно была американкой, но свойственная нации раскованность сдерживалась в ней плотным фильтром манер, — сложный продукт пытливого и переимчивого племени. Все это, однако, не помогло ему вспомнить, как ее зовут, поскольку именно подобные экземпляры нескончаемым потоком шли через посольство в Лондоне, а врезающаяся в память и неловкая американка встречалась все реже, в сравнении с безупречным типом.
Более, чем неспособность вспомнить, кто она такая, озадачивало связанное с ней стойкое ощущение какой-то неловкости, чего-то неприятного. Столь очаровательное видение в обрамлении каштановых волос и коричневой горжетки, лучась смотрящее на него, должно было бы пробуждать только приятные ассоциации, но все старания найти ее образу место в прошлом заканчивались тем тоскливым и смутно неприятным ощущением.