На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье,
сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
- Из присутствия есть бумаги? - спросил Степан Аркадьич, взяв телеграмму и садясь к зеркалу.
- На столе, - отвечал Матвей, взглянул вопросительно, с участием, на барина и, подождав немного, прибавил с хитрою улыбкой:
- От хозяина извозчика приходили.
Степан Аркадьич ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно было, как они
понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто спрашивал: "Это зачем ты говоришь? разве ты не знаешь?"
Матвей положил руки в карманы своей жакетки, отставил ногу и молча, добродушно, чуть-чуть улыбаясь, посмотрел на своего барина.
- Я приказал прийти в то воскресенье, а до тех пор чтобы не беспокоили вас и себя понапрасну, - сказал он, видимо, приготовленную фразу.
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя
перевранные, как всегда, слова, и лицо его просияло.
- Матвей, сестра Анна Аркадьевна будет завтра, - сказал он, остановив на минуту глянцевитую, пухлую ручку цирюльника, расчищавшего розовую
дорогу между длинными кудрявыми бакенбардами.
- Слава богу, - сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так же, как и барин, значение этого приезда, то есть что Анна
Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
- Одни или с супругом? - спросил Матвей.
Степан Аркадьич не мог говорить, так как цирюльник занят был верхнею губой, и поднял один палец. Матвей в зеркало кивнул головой.
- Одни. Наверху приготовить?
- Дарье Александровне доложи, где прикажут.
- Дарье Александровне? - как бы с сомнением повторил Матвей.
- Да, доложи. И вот возьми телеграмму, передай, что они скажут.
"Попробовать хотите", - понял Матвей, но он сказал только:
- Слушаю-с.
Степан Аркадьич уже был умыт и расчесан и сбирался одеваться, когда Матвей, медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой в руке,
вернулся в комнату. Цирюльника уже не было.
- Дарья Александровна приказали доложить, что они уезжают. Пускай делают, как им, вам то есть, угодно, - сказал он, смеясь только глазами,
и, положив руки в карманы и склонив голову набок, уставился на барина.
Степан Аркадьич помолчал. Потом добрая и несколько жалкая улыбка показалась на его красивом лице.
- А? Матвей? - сказал он, покачивая головой.
- Ничего, сударь, образуется, - сказал Матвей.
- Образуется?
- Так точно-с.
- Ты думаешь? Это кто там? - спросил Степан Аркадьич, услыхав за дверью шум женского платья.
- Это я-с, - сказал твердый и приятный женский голос, и из-за двери высунулось строгое рябое лицо Матрены Филимоновны, нянюшки.
- Ну что, Матреша? - спросил Степан Аркадьич, выходя к ней в дверь.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой и сам чувствовал это, почти все в доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи
Александровны, были на его стороне.