Ты останешься в Фасинадо.
— Ты считаешь, что я еще слишком молод, чтобы уехать отсюда? Хотя бы на пару месяцев?
— Нет. Просто я отправляюсь по делам. — Рамиро постарался смягчить тон. — Когда я разберусь с текущими проблемами, мы обязательно съездим куда-нибудь. Ты, я и Леокадия. Она тоже просила меня об этом.
— Я могу попросить отца, — пригрозил Марко.
— Он тем более не разрешит.
— Я не был бы так уверен.
— Не обижайся, Марко. У тебя все впереди, а мне не нужны спутники в этом путешествии.
Брат скривился.
— Ладно, ладно. Я займусь дочкой баронессы Отеро.
Рамиро посмотрел на отца — так и есть, дремлет, и морщины залегли под глазами, и щеки слегка обвисли, несмотря на то, что островная стать дает о себе знать. Жители острова были в массе своей худые да высокие, а Альваро — истинный островитянин, если не по духу, так по виду. Хотя сейчас заметно, что отец сильно постарел. Рамиро было больно от этого, и тупо ныло слева в груди.
Он отвел взгляд, вспомнил, зачем сюда пришел, дождался очередной смены мелодий и, встав, поклонился Леокадии.
— Позвольте пригласить вас, сестра.
— Конечно же, брат.
Им освободили дорогу — когда танцуют члены королевской семьи, все обязаны почтительно смотреть. Рамиро терпеть не мог эти пляски напоказ. Он махнул рукой, чтобы к ним присоединились другие пары.
— Меня всегда удивляет, что ты не жаждешь почестей и внимания, — сказала Леокадия. От нее исходил тонкий, едва уловимый аромат, и Рамиро подумал, что так пахнут ночные цветы.
— Почему ты удивляешься? Ты знаешь меня с детства.
— С рождения. Я знаю тебя с рождения, Рамиро.
— Пускай так.
— И ты всегда был такой. Ты просто не замечаешь, когда люди рвутся выказать тебе уважение.
— Это преклонение перед властью. Мы носим его, как мантии. — Он танцевал привычно, не думая, и Леокадия двигалась рядом с ним — легкая, словно порыв ветра.
«Она прекрасна, — подумал Рамиро, — черт ее побери, прекрасна. Эти бездонные вороные глаза, блестящие, словно шкура породистой лошади. Этот благородный абрис лица, тонкие пальцы, мягкие губы. Кому-то повезет, ему достанется в жены бесценное сокровище. Если, конечно, сокровище пожелает».
До сих пор ни мать, ни отчим Альваро не смогли уговорить Леокадию выйти замуж. Она цеплялась за остров, как приморская сосна цепляется корнями за голый камень — упрямо, вопреки всему. Если Леокадия выйдет замуж, ей придется покинуть Фасинадо. О том, чтобы выдать ее за местного, и речи не шло. Слишком серьезно было положение в государстве, чтобы пренебрегать возможностью упрочить связи.
«Еще немного — и королевский совет примет решение», — отстраненно подумал Рамиро, ловя предназначенную ему насыщенную улыбку. Еще немного — и старички в мантиях выберут жениха, который приедет и, несмотря на возражения, истерики и холодную ярость, увезет Леокадию далеко отсюда. Королевских семей в Европе осталось не так много. Возможно, удастся породниться с Габсбургами. Пожалуй, что с ними. Пока Европа воюет, Австрия женится… м-да.
— Ты снова где-то далеко, — попеняла ему Леокадия.
Рамиро не хотелось говорить, что он думал о ее замужестве, и потому он сказал другое:
— Ты прелестна. Эти кавалеры, что жадно смотрят на тебя, — у них есть шансы?
— Ни одного, — она смахнула невидимую пылинку с его плеча.
— Ты гордячка, Леокадия. Ты влюблялась когда-нибудь?
— Однажды, — созналась она, отведя взгляд.
— И что же он?
— Он не понял моего чувства.