Заведующим репертуаром русской драматической труппы императорских театров на тот момент был Рафаил Михайлович Зотов, романист, драматург и театральный критик. Семнадцатилетним юношей он отличился в Отечественной войне 1812 года, принимал участие в сражении под Полоцком, где получил тяжелое ранение. Зотов был настоящим человеком чести, ставящим гражданские интересы выше личных.
– Нестор Васильевич, – он нахмурился, – я прочитал вашу пьесу «Рука Всевышнего Отечество спасла» и вынужден вас огорчить: она нам не подходит.
– Но почему? – воскликнул Нестор, доселе уверенный в своем успехе.
– Талант у вас определенно есть, г-н Кукольник, – Рафаил Михайлович не любил отказывать, но понимал, что это было неотъемлемой частью его работы, – Драма написана свежо. Все дело в том, что я слишком хорошо знаю сегодняшнего зрителя. Поймите, ему нужны легкие комедии, водевили, не требующие большого эмоционального и умственного напряжения. А у вас я нахожу множество длинных грузных монологов, пусть и нелишенных смысла. Только представьте, если на зрителя, уже привыкшего и ожидающего юмора, песен и танцев, вдруг обрушится поток, а у вас не просто поток, а я бы сказал целая лавина слов и мыслей, он просто-напросто заснет.
– Вы говорите о зрителях, как об однородной массе. Но ведь в театре собираются люди разных слоев общества, разных поколений и вкусы у них тоже разные.
– Г-н Кукольник, поверьте моему опыту. Ваша драма не выдержит ни одного представления. Ее ждет полный провал. Вас постигнет разочарование, а нас бессмысленная трата казенных средств.
– А если я откажусь от вознаграждения, – не терял надежды Нестор.
– Бесполезно.
– Я не понимаю, Рафаил Михайлович, почему вы не хотите пойти на риск. А если люди устали от водевилей, если они хотят чего-то нового. Разве театр не должен меняться.
– Театр никому ничего не должен, г-н Кукольник. Мы существуем за казенный счет, и не стоит об этом забывать. Вы все приходите к нам со своими драмами, трагедиями, комедиями и требуете, чтобы мы их ставили и никому не отказывали. А чтобы поставить пьесу, нужны деньги и немалые. Печатного станка своего, к сожалению, у нас нет. Сколько нам из казны положено средств, столько нам и выделяют. А дальше как хотите, так и живите.
– Что же мне делать?!
– Не знаю, – Зотов глубоко вздохнул, – Напишите комедию. Вот уже не первый год на сцене нашего театра с аншлагом идет пьеса Александра Грибоедова «Притворная неверность». Милый перевод с французского. Непринужденно и весело. Искусство оно вообще должно быть для зрителя, а не зритель для искусства. Так что поверьте моему слову, «Рука Всевышнего Отечество спасла» успеха иметь не будет.
– Вы ошибаетесь, Рафаил Михайлович. Я не отступлюсь и докажу обратное.
– Все так говорят, г-н Кукольник.
Нестор был сам не свой. Он не спеша вышел из театра и побрел по заснеженному тротуару. Стоял ноябрь. Ледяной ветер беспощадно дул в лицо и раздувал полы его пальто. В какой-то момент он не успел придержать цилиндр, и тот, слетев с головы, покатился по улице. Нестор настиг его у самых дверей театра. Раздосадованный еще больше, он хотел было идти, как вдруг двери отворились, и из них «выпорхнули» две укутанные в шубы «пташки»:
– Мари, – «защебетала» одна, – ты слышала, у Каратыгиных завтра вечер. Я непременно буду. Как раз надену свое новое платье с розовым бантом. Оно так чудно шуршит. Пьер говорит, что не поедет, но я его уговорю. Он у меня такой душка.
– Charmant1, – подхватила другая. – Говорят, у Каратыгиных обычно собирается весь свет.
– Да, кого там только не встретишь.
Кукольник взволнованно поглядел им вслед.
Вечером следующего дня сани резво несли его по мостовой. Мимо мелькали желтые фонари, вторя своим свечением далеким звездам, которые от мороза казались еще ярче и прекраснее. Прохожие сутулились, поднимали воротники и дышали белым паром. «Я – чиновник канцелярии Министерства Финансов лезу в чужой дом, не имея ни приглашения, ни знакомств. Да меня сейчас выставят за дверь, и дело с концом», – крутилось в голове у Нестора.
– Эй, извозчик, останови, – крикнул он.
– Чего изволите, барин? – извозчик натянул поводья.
– Поворачивай.
– Так приехали почти.
– Поворачивай, говорю.
– Как скажите.
Проехав с полверсты, Кукольник снова приказал остановиться, вышел из саней, машинально сунул извозчику деньги и пошел пешком.
– Вот чудак, – извозчик покачал головой и спрятал целковый в карман.
С противоположной стороны улицы было видно, как к подъезду дома Каратыгиных то и дело подъезжали экипажи, из которых выходили господа, одетые по последней моде, и дамы, укутанные в дорогие меха. Набравшись смелости, Кукольник стремительно перешел дорогу и вошел в сени. Толстый швейцар преградил ему дорогу:
– Вы приглашены? – спросил он.
– Я Кукольник, – произнес Нестор, но от сильного волнения дыханье его перехватило так, что он больше ничего не смог выговорить.
Швейцар поглядел на него с укоризной и воскликнул:
– Сколько можно повторять, артисты кукольного театра проходят через черный вход.
Нестор опешил.
– Ну что вы стоите как вкопанные. Не мешайтесь здесь, – злился швейцар.
Не веря своему счастью, Кукольник вбежал по черной лестнице наверх и очутился в просторном зале. В шумной толпе на него никто не обратил внимания. Он стал оглядываться по сторонам и в какой-то момент взгляд его упал на мужчину, стоявшего у большого белого камина. Это был блистательный актер Александринского театра Василий Андреевич Каратыгин, которому рукоплескал весь Петербург, и перед талантом которого преклонялся сам император Николай I. В его громадной фигуре было что-то монументальное, он держался прямо с чувством собственного достоинства. Не раздумывая ни секунды, Нестор подошел к нему.
– Добрый вечер, Василий Андреевич.
– Добрый вечер, – Каратыгин окинул Кукольника равнодушным взглядом, – Что-то я вас не припомню. Вы приглашены?
– Нет.
– Нет?! Почему тогда швейцар пропустил вас?
– Я назвался Кукольником, и меня приняли за артиста кукольного театра. А Кукольник – это моя фамилия.
– Поклонник?
– Нет. В смысле – да. Дело в том, что я написал драму и хотел бы попросить вас ее прочесть, – Нестор протянул Каратыгину пьесу.
– Отдайте ее в театр г-ну Зотову, он прочтет.
– Я уже был у г-на Зотова, но получил отказ.
– Тогда ничем не могу вам помочь, г-н…
– Кукольник.
– У меня совершено нет времени.
– Василий Андреевич, я в отчаянии. Поймите меня.
– А вы меня.
Каратыгин хотел уйти, но тут к ним «подлетела» удивительной красоты молодая женщина, одетая на французский манер. Ее черные кудрявые волосы были собраны наверх и только несколько локонов кокетливо и чуть небрежно спускались до плеч. Это была Александра Михайловна Каратыгина, жена Василия Андреевича, тоже актриса.
– De quoi parlez vous?2, – спросила она, поглядев сначала на мужа, а потом на Кукольника в лорнет.
– Это г-н Кукольник. Он предлагает мне прочесть свою пьесу.
– Пьесу!? C’est intéressant!3 А о чем она? – Александра Михайловна была крайне воодушевлена.
– Об освобождении Москвы Мининым и Пожарским, – поспешил ответить Нестор.
– Parfait!4 Ты же любишь геррроические темы, mon cher. Почему ты отказываешься?
– Но у меня…
– Вздоррр, – сильно картавя, перебила она мужа, – Ты можешь сыгрррать Пожарррского. Ведь ты всегда мечтал?
– Я думаю…
– А я думаю, что ее можно будет поставить в твой бенефис. Comment?5
– Но…
– Никаких но. Тебе пррросто необходимо прррочесть. Этот как ррраз твое амплуа.
– Когда…
– Вот именно, когда тебе еще пррредложат такую ррроль. Pourquoi gardes-tu le silence, mon cher?6
– Хорошо, я прочту, – Каратыгин взял пьесу.
– Monsieur7…, – обратилась Александра Михайловна к Нестору.
– Кукольник.
– Oui. Oui. Excusez-moi. La soirée est admirable, n’est pas, monsieur Kukolnik?8 Голова кругом идет. А как вы попали сюда? Мне кажется, вы не пррриглашены, – затараторила Каратыгина.