– Мне кажется, что я его уже где-то видел.
– Где?
– Не помню. Но лицо его мне знакомо. Знаете, из тех, кого ежедневно встречаешь, но не обращаешь внимания.
– Я тоже его вроде видел, – подтвердил Невё. – Возможно, он работал где-то неподалеку.
Но это никак не объясняло, что собирался делать Луи Туре в этом проходе, который никуда не вел. Мегрэ повернулся к Сантони, поскольку тот долго служил в полиции нравов. Вообще-то, существует довольно много маньяков, особенно в этой части города, которые не без причины стараются спрятаться подальше от людских глаз. Почти все они известны. Среди них иногда попадаются люди довольно высокого социального положения. Время от времени их ловят, но потом выпускают, и они снова принимаются за свое.
Сантони покачал головой:
– Нет, я его никогда не видел.
Тогда Мегрэ принял решение:
– Продолжайте работать. Когда закончите, пусть его переправят в Институт судебной медицины. – И, обращаясь к Сантони: – А мы нанесем визит его семье, если таковая имеется.
Самому ему за час ни за что не добраться до Жювизи. Но есть машина. Он был заинтригован главным образом тем, каким заурядным казался и сам этот человек, и его профессия.
– В Жювизи.
Он на минуту остановился у Итальянских ворот – выпить кружку пива прямо у стойки. Потом шоссе, свет фар, грузовики, которые приходится обгонять один за другим. Когда добрались до Жювизи, то возле вокзала спросили человек пять, где находится улица Тополей, прежде чем им указали дорогу.
– Это дальше, там, где начинается новая застройка. Как доберетесь, смотрите на таблички с названием улиц, там они все носят названия деревьев и похожи одна на другую.
Проехали мимо нескончаемой сортировочной станции, где непрерывно с ветки на ветку перегоняли товарные вагоны. Двадцать локомотивов изрыгали пар, свистели, задыхались. Вагоны натыкались друг на друга. Справа от станции начинался новый район с ровными освещенными улицами, размеченными фонарями. Сотни, пожалуй, даже тысячи однотипных домиков одного размера; пресловутые деревья, давшие наименования улицам, еще не успели вырасти; местами тянулись незаасфальтированные тротуары с оставшимися черными ямами, кое-где пустыри, а где-то угадывались садики с поздними увядающими цветами.
Улица Дубовая… Улица Сиреневая… Буковая… Возможно, в один прекрасный день все это станет похоже на парк, если эти халтурно построенные дома, словно собранные из деталей детского конструктора, не развалятся до того, как деревья достигнут нормальных размеров.
За окнами кухонь женщины готовили ужин. Улицы были безлюдны, иногда попадались магазинчики, тоже новехонькие – казалось, что их владельцы только играли в хозяев.
– Попробуй повернуть налево.
Минут десять они ездили по кругу, пока наконец не увидели синюю табличку с названием улицы, которую искали, проскочили мимо нужного дома, поскольку номер 37 шел сразу же за 21-м. Свет горел только на первом этаже в кухне. За занавеской сновала внушительных размеров женщина.
– Вперед! – вздохнул Мегрэ, с трудом вылезая из маленькой машины.
Он выбил трубку о каблук. Когда он шел по тротуару, кухонная занавеска колыхнулась, и к окну прильнуло женское лицо. Видно, не часто доводилось наблюдать, чтобы перед домом останавливались машины. Мегрэ поднялся на три ступеньки крыльца. Входная дверь сделана из покрытой лаком сосны, наличники из кованой стали и два квадратных окошка из темно-синего стекла.
Мегрэ поискал кнопку звонка, но из-за двери раздался голос:
– Кто там?
– Здесь живет мадам Туре?
– Да.
– Я хотел бы с вами поговорить.
Женщина не решалась открыть.
– Полиция, – вполголоса добавил Мегрэ.
Только тогда она осмелилась снять цепочку и отодвинуть засов.
Сквозь щель, в которой виднелась лишь часть ее лица, женщина пристально оглядела двух мужчин.
– Что вам от меня нужно?
– Поговорить с вами.
– А как вы докажете, что вы из полиции?
У Мегрэ совершенно случайно нашелся в кармане полицейский значок. Зачастую он оставлял его дома. Он показал его, поднеся к лучу света.
– Ладно. Надеюсь, он настоящий…
Она впустила их. Узкий коридор, беленые стены, двери и плинтусы – из покрытого лаком дерева. Дверь в кухню была открыта, но женщина провела их в соседнюю комнату, включив там свет.
Почти одного возраста с мужем, немного плотнее, чем он, но при этом она не выглядела грузной. Скорее, коренастой и крепко сбитой, а серое платье с фартуком, который она машинально сняла, не придавали ей изящества.
Комната, куда они вошли, видимо, отводилась под столовую в деревенском стиле, но теперь служила гостиной, где каждая вещь стояла на отведенном ей месте, словно на витрине или в мебельном магазине. Ничего не валялось: ни трубки, ни пачки папирос, ни рукоделия или газеты – абсолютно ничего, что указывало бы, что люди проводят здесь часть своей жизни. Она даже не пригласила их сесть, но поглядывала на их ботинки, прикидывая, не испачкают ли они линолеум.
– Я слушаю.
– Вашего мужа зовут Луи Туре?
Нахмурившись и стремясь угадать, с какой целью они явились сюда, она кивнула.
– Он работает в Париже?
– Заместителем директора фирмы «Каплан и Занен» на улице Бонди.
– Он никогда не работал кладовщиком?
– Работал, давно.
– Как давно?
– Несколько лет назад. Но и тогда уже, собственно, все держалось на нем.
– У вас нет его фотографии?
– Зачем?
– Хотел бы убедиться…
– В чем убедиться?
И еще с усилившимся подозрением спросила:
– Что-то случилось с Луи?
Она невольно взглянула на часы в кухне – казалось, прикидывала, где должен находиться ее муж в это время.
– Прежде всего я хотел бы убедиться, что речь идет именно о нем.
– На буфете… – сказала она.
Там стояло пять или шесть фотографий в металлических рамках. Среди них снимок молодой девушки и мужчины, зарезанного ножом в тупике, но моложе и одетого в черное.
– У вашего мужа были враги?
– С какой стати у него должны быть враги?
Она вышла на минуту выключить газ – что-то закипало на плите.
– В котором часу он обычно приходит с работы?
– Он всегда садится на поезд в восемнадцать часов двадцать две минуты с Лионского вокзала. А наша дочь едет следующим поездом – она кончает работу немного позже. У нее ответственная работа и…
– Я вынужден попросить вас поехать с нами в Париж.
– Луи умер?
Она смотрела на них с некоторым высокомерием, как женщина, которая не переносит вранья.
– Скажите мне правду.
– Он убит сегодня днем.
– Где?
– В тупике возле бульвара Сен-Мартен.
– Что он там делал?
– Не знаю.
– В котором часу?
– Предположительно после половины пятого.
– В половине пятого он еще на службе. Вы туда звонили?
– Не успел. Кроме того, мы не знали, где он работает.
– Кто его убил?
– Именно это мы и пытаемся установить.
– Он был один?
Мегрэ вышел из себя:
– Вам не кажется, что лучше одеться и поехать с нами?
– Что вы с ним сделали?
– В данный момент его перевезли в Институт судебной медицины.
– Это морг?
Что ей ответить?
– А как я могу предупредить дочь?
– Оставьте ей записку.
Она задумалась:
– Нет. Давайте заедем к моей сестре, я оставлю ей ключ. А она придет и подождет Монику здесь. А с моей дочерью вам тоже нужно увидеться?
– Желательно.
– Куда ей приехать?
– В мой кабинет, на набережную Орфевр. Так будет удобней. Сколько ей лет?
– Двадцать два.
– Вы не могли бы ей позвонить?
– Нет. Во-первых, у нас дома нет телефона, во-вторых, она уже ушла с работы и сейчас едет на вокзал. Подождите меня.
Женщина стала подниматься по лестнице, ступеньки которой громко заскрипели, но не от старости, а потому что были сделаны из очень тонкого дерева. Казалось, весь дом построен из дешевых материалов и вряд ли может рассчитывать на долгую жизнь.
Услышав шаги над головой, мужчины переглянулись и подумали об одном и том же: наверняка она переодевается в черное платье и, возможно, причесывается. Когда она спустилась, они снова обменялись взглядами: да, угадали. Она была в трауре и источала запах одеколона.