– А вы помогали летчику сажать машину?
– Нет, я так немного помогал вести её, а сажать не приходилось.
– Просто я где-то читал, что на Пе-2 там такой прогрессирующий, и при посадке штурман обхватывал летчика руками.
– Ну, это если летчик плохо садится, то можно прыгнуть настолько, что и шасси поломаешь. Но это если плохой летчик. А у меня Вася был отличный летчик. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым командир звена 135-го ГБАП гв. ст. лейтенант Герасимов Василий Лаврентьевич 1921 г. р. был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны II и I степени. – прим. ред.) Всю войну только с ним летал, и лишь однажды мы горели. Там как произошло? От цели вышли, вдруг радист сообщает: «За нами шлейф дыма!» Глянули, точно с правого двигателя. Вася посмотрел, посмотрел и говорит: «Это масло! Двигатель пробит, и он сейчас может загореться». Тогда он его выключил, а на одном двигателе «пешка» ходит плохо. В набор почти не идёт, только прямолинейно со снижением потихоньку. И так мы до самого аэродрома тянули. На второй круг даже не думаем уходить, это уже каюк. Так он и не загорелся. Но когда сели, посмотрели, а там вот такая дырища… Как в той песне поется: «Хвост горит, бак пробит, но машина летит…»
– «На честном слове, на одном крыле».
– А раз пошли большой группой на Гумбиннен. Три девятки и около двадцати истребителей прикрытия. Уже почти на цель вышли, идем, остается до нее минуты три-четыре, как вдруг сильный разрыв зенитного снаряда под крылом. Самолет сильно качнуло, и по внутренней связи голос нашего радиста: «Рация разбита, я ранен!» Спрашиваю Гришку: «Сильно ранен? Терпеть можешь? До цели всего три минуты». – «Не знаю, – отвечает, – попробую». Наконец бомбы сбросили – железнодорожный узел в огне. А как развернулись, дают нам команду выйти со строя и на форсаже домой.