— Ты ведь, слыхал я, грамотей, книгочей.
— Читаем помаленьку,— молвил Алексей.
— А чел ли ты книгу про Иева многострадального, про того, что на гноищи лежал? Побогаче твоего отца был, да всего лишился. И на бога не возроптал. Не возроптал,— прибавил Патап Максимыч, возвыся голос.
— Это я знаю, читал,— ответил Алексей.— Зачем на бога роптать, Патап Максимыч? Это не годится; бог лучше знает, чему надо быть; любя нас наказует...
— Это ты хорошо говоришь, дружок, по—божьему,— ласково взяв Алексея за плечо, сказал Патап Максимыч.— Господь пошлет; поминай чаще Иева на гноищи. Да... все имел, всего лишился, а на бога не возроптал; за то и подал ему бог больше прежнего. Так и ваше дело — на бога не ропщите, рук не жалейте да с богом работайте, господь не оставит вас — пошлет больше прежнего.
Разговаривая таким образом, Патап Максимыч вошел с Алексеем в подклет; там сильно олифой пахло: крашеная посуда в печи сидела для просухи.
— По каким делам ко мне пришел? — спросил Патап Максимыч, скидая тулуп и обтирая сапоги о брошенную у порога рогожку.
— Слышно, ваша милость работников наймуете...— робким голосом молвил Алексей.
— Наймуем. Работники мне нужны,— сказал Патап Максимыч.
— Так я бы...
Патап Максимыч улыбнулся.
Самый первый токарь, которым весь околоток не нахвалится, пришел наниматься незваный, непрошеный!.. Не раз подумывал Чапурин спосылать в Поромово к старику Лохматому — не отпустит ли он, при бедовых делах, старшего сына в работу, да все отдумывал... "Ну, а как не пустит, да еще после насмеется, ведь он, говорят, мужик крутой и заносливый..." Привыкнув жить в славе и почете, боялся Патап Максимыч посмеху от какого ни на есть мужика.
— В работники хочешь?— сказал он Алексею.— Что же? Милости просим. Про тебя слава идет добрая, да и сам я знаю работу твою: знаю, что руки у тебя золото... Да что ж это, парень? Неужели у вас до того дошло, что отец тебя в чужи люди посылает? Ведь ты говоришь, отец прислал. Не своей волей ты рядиться пришел?
— Как же можно без родительской воли, Патап Максимыч? Этого никак нельзя,— сказал Алексей.
— Так сами—то вы разве уж и подняться не можете?
— Не можем, Патап Максимыч; совсем злые люди нас обездолили; надо будет с годок в людях поработать,— отвечал Алексей.— Родители и меньшого брата к ложкарям посылают; знатно режет ложки: всякую, какую хошь, и касатую, и тонкую, и боскую, и межеумок, и крестовую режет. К пальме даже приучен — вот как бы хозяин ему такой достался, чтобы пальму точить...
— Доброе дело,— перебил Алексея Патап Максимыч.— Да ты про себя—то говори. Как же ты?
— Да как вашей милости будет угодно,— отвечал Алексей.— Я бы до Михайлова дня, а коли милость будет, так до Николы...
— До Николы так до Николы. До зимнего, значит? — сказал Патап Максимыч.
— Известно, до зимнего,— подтвердил Алексей.