Александр Петрович давал им уроки четыре
раза в неделю, по тридцати копеек серебромзаурок.Наружностьегоменя
заинтересовала. Это был чрезвычайно бледный и худой человек,ещенестарый,
лет тридцати пяти, маленький и тщедушный.Одетбылвсегдавесьмачисто,
по-европейски. Если вы с ним заговаривали, то он смотрел на васчрезвычайно
пристально и внимательно, сстрогойвежливостьювыслушиваякаждоеслово
ваше, как будто в него вдумываясь, как будто вы вопросомвашимзадалиему
задачу или хотите выпытать у него какую-нибудь тайну,и,наконец,отвечал
ясно и коротко, но до того взвешивая каждое словосвоегоответа,чтовам
вдруг становилось отчего-то неловко и вы, наконец, сами радовались окончанию
разговора. Я тогда же расспросил о нем Ивана Иваныча и узнал, что Горянчиков
живет безукоризненно и нравственно и что иначе Иван Иваныч непригласилбы
его для дочерей своих; ночтоонстрашныйнелюдим,отовсехпрячется,
чрезвычайно учен, много читает, но говорит весьма мало и чтовообщесним
довольнотрудноразговориться.Иныеутверждали,чтоонположительно
сумасшедший, хотя и находили, что, всущности,этоещенетакойважный
недостаток, что многие из почетных членов города готовывсяческиобласкать
Александра Петровича, что он мог бы даже бытьполезным,писатьпросьбыи
проч. Полагали, что у него должна быть порядочная родня в России, может быть
даже и не последние люди, но знали, что он с самой ссылкиупорнопресекс
ними всякие сношения, - одним словом, вредит себе. К тому же у нас все знали
его историю,знали,чтоонубилженусвоюещевпервыйгодсвоего
супружества, убил из ревности и сам донес на себя (что весьма облегчилоего
наказание). На такие же преступлениявсегдасмотряткакнанесчастияи
сожалеют о них. Но, несмотря на все это, чудак упорно сторонился отвсехи
являлся в людях только давать уроки.
Я сначала не обращал на негоособенноговнимания,но,самнезнаю
почему,онмало-помалуначалинтересоватьменя.Внембылочто-то
загадочное. Разговориться не было с ним ни малейшей возможности. Конечно, на
вопросы мои он всегда отвечал и даже с таким видом,какбудтосчиталэто
своею первейшею обязанностью; но после его ответов якак-тотяготилсяего
дольше расспрашивать; да и налицеего,послетакихразговоров,всегда
виднелось какое-то страдание и утомление. Помню, я шел с ним однажды водин
прекрасный летний вечер от Ивана Ивановича. Вдруг мне вздумалосьпригласить
его на минутку к себевыкуритьпапироску.Немогуописать,какойужас
выразился налицеего;онсовсемпотерялся,началбормотатькакие-то
бессвязные слова ивдруг,злобновзглянувнаменя,бросилсябежатьв
противоположную сторону. Я даже удивился. С тех пор, встречаясь со мной,он
смотрел на меня как будто с каким-то испугом. Но я неунялся;менячто-то
тянуло к нему, и месяц спустя я ни с того ни с сего сам зашел к Горянчикову.