В этой связи вполне логична позиция конфуцианства, которая, напротив, ограничивала свои интересы лишь жизнью общества, делая своим главным объектом «человека социального». Опережая события, скажем, что явившись во многом реакцией на упадок «традиционной добродетели», конфуцианство служило, по существу, одной цели – а именно, «консервации» ритуала в том виде, в котором он в своих лучших образцах дошел до тех времен. Гениальность Конфуция (если говорить о нем как о реально жившем персонаже, согласно источникам, в 551–479 гг. до н. э.), собственно, и состояла в том, что он сумел своим учением перевести социальную этическую систему из стадии регресса в стадию стагнации, при этом сделав ее в пределах социума совершенно самодостаточной. Интересно проследить, каким именно образом он это делает. Если кратко формулировать идею социального бытия, существовавшую на момент появления конфуцианства, то это можно сделать следующим образом. Центральной темой идеологии были отношения правителя-«вана» и Неба как источника благодати (магической силы «дэ»), благодаря и при помощи которой «ван» (т. е. «Сын Неба») упорядочивал «Поднебесную» (т. е. общество).
Здесь необходимо сделать пространное, но вместе с тем важное с точки зрения понимания процессов, происходивших в мировоззрении китайцев, отступление.
Как видим, на этапе, непосредственно предшествующем возникновению конфуцианства, мировоззренческая система китайцев обладает высокой степенью дискретности (по сравнению с шаманизмом). «Дэ», хотя и наличествует в системе, выступает уже не как звено, связующее миры, но лишь в качестве своеобразного обоснования монаршего права. Небеса оказываются доступны, таким образом, лишь монарху, при этом небеса, понимаемые как источник некой высшей воли, без объяснения природы таковой. В этой связи иное звучание может приобрести миф, повествующий о том, как император Чжуаньсюй (преемник великого Хуан-ди), приказывает разрушить лестницы, «связывающие небеса и землю». Как говорит предание, в результате этого деяния «обитатели земли уже не могли вмешиваться в дела богов и духов». С достаточной долей вероятности можно говорить о том, что в данном случае речь идет об узурпации религиозной власти главой военной знати. Религиозно-этическая система шаманизма, существовавшая на более раннем этапе (как это следует из историко-культурных аналогов) предполагала наличие целого общественного слоя священнослужителей (жрецов, шаманов), которые, осуществляя сообщение между мирами, «путешествовали» в состоянии измененного сознания к богам и духам, испрашивая их воли, в частности, на то или иное земное деяние (описания доживших до нас шаманских культов достаточно полно отражают этот процесс). Акт разрушения «лестниц на небеса» можно вполне трактовать как запрещение шаманских практик и ликвидацию института шаманов в целях сосредоточения «светской» и «религиозной» (т. е. всей полноты власти) в одних руках – руках императора. Вероятнее всего, как это следует из историко-культурных аналогов, до этого власть «Сына Неба» не была полной, мало того – она осуществлялась в пределах ритуала, при помощи которого земля уподоблялась Небу. Согласно этой логике, если на Небесах главным субъектом, вокруг которого так или иначе строится бытие, является Солнце, то и в мире людей должно быть его подобие (возможно, отсюда и само название – «Сын Неба», т. е. подобие Солнца на земле). Этого требовал ритуал, и именно в ритуальных целях изначально «организовывалась» эта «должность» (в частности, это блестяще проанализировал в своем фундаментальном труде «Золотая ветвь» Д. Д. Фрэзер). Постепенно этой «должности» (которая в подавляющем большинстве была выборной) придавались иные функции, вытекающие из ее ритуального смысла. Как правило, эти функции были чисто социальные – хозяйственные, а позже – военные. «Сын Неба» осуществлял, если так можно выразиться, «тактические» задачи, в то время как за «стратегию» отвечали жрецы. Косвенным подтверждением этого служит то, что «Сын Неба», несмотря на свое родство с богами, лишь после смерти попадал на небо, в то время как жрецы сносились с богами постоянно (напрашивающаяся аналогия: Древний Египет). Однако по мере сосредоточения военной и социальной власти в одних руках неизбежно наступал момент, когда «опека» жречества начинала раздражать правителя и его окружение, жаждавшее всей полноты власти. Вспыхивала усобица (усобицы такого характера имеются и в египетской истории), которая могла окончиться как победой жречества, так и победой правителя. Если говорить о художественных воплощениях подобной коллизии, то великолепной иллюстрацией здесь может служить роман Б. Пруса «Фараон». В случае победы жречества все возвращалось «на круги своя», в случае же победы правителя возможно было также два варианта. Первый – реставрация (т. е. собравшееся с силами жречество отвоевывало свои позиции), второй – запрещение самого института жречества и его ликвидация «как класса» (в более поздние времена метод практиковавшийся, в частности, в связи с историей экспансии христианства, довольно регулярно).
Вероятнее всего, именно о такого рода борьбе повествует миф о войне легендарного Хуан-ди с «медноголовым Чию». Напомним содержание мифа. Хуан-ди, правитель центрального региона страны («Владыка Центра»), обложил данью все остальные уделы. Большинство смирилось, не покорился лишь «Владыка Юга» – Янь-ди. Хуан-ди собрал тогда «звериное» войско, состоящее из медведей, барсов, тигров и т. д. и отправился воевать с Янь-ди. Вскоре состоялась битва, которую Янь-ди проиграл (после чего бежал на Север). Тогда в бой вступает великан Чию (объявивший, что он и есть настоящий Янь-ди, т. е. бог-солнце) и его семьдесят два брата, имеющие весьма необычный вид – звериные черты соседствуют в них с «многорукостью», «четырехглазастью», «медноголовостью» и «железнолобостью». Они наделены волшебными свойствами – умеют насылать чары, летать, создавать оптические иллюзии и проч. Кроме того, они искусные ремесленики – могут делать великолепное оружие – от прочных легких трезубцев до огромных топоров и легких луков и стрел. На их стороне выступает воинственное племя мяо, а кроме того духи и вообще потусторонние силы. Благодаря своим магическим способностям, они выигрывают одну битву за другой у Хуан-ди, в частности, насылают на его войско туман. Хуан-ди, ввиду безвыходного положения, обращается за помощью к мудрому старцу Фэн-хоу, который изобретает статую, чья рука всегда указывает на север, и войско Хуан-ди выходит из тумана. Чтобы победить Чию и его братьев, Хуан-ди обращается к магии. Дракон Инлун, умеющий вызывать дождь и призванный Хуан-ди, демонстрирует свое искусство над станом врага (он располагает дождевые облака над вражеским войском на особой подставке). Однако Чию призывает на помощь духа ветра Фэн-бо и хозяина дождя Юй-ши. В силу ли того, что Инлун неправильно расположил свою подставку, в силу ли большей магической силы Чию, но только облака сносит на войско Хуан-ди, над которым и проливается дождь. Тогда Хуан-ди призывает на помощь Ба, демона засухи. Она обрушивается на неприятеля и сеет смятение в его рядах, Хуан-ди наносит поражение войску Чию и убивает нескольких его братьев. Чтобы поднять дух своего войска и одержать окончательную победу над Чию, Хуан-ди предпринимает другое магическое действие. Он разыскивает священное животное – одноногого, безрогого пепельно-серого быка Куя, который умеет говорить по-человечьи, и, убив его, делает из его шкуры барабан (о магическом значении барабана будет подробнее сказано ниже). Затем, нуждаясь в барабанных палочках, Хуан-ди убивает бога грома Лэй-шэня (он же Лэй-шоу, что означает «зверь-гром», который имел тело дракона, а голову человека) и из его костей делает барабанные палочки. Ударив в барабан, Хуан-ди поднял дух своего войска, оно победило сторонников Чию. Сам Чию был взят в плен, а позже Хуан-ди его публично казнил.