Пилот объявил о снижении. Карлыч стих, Сергей думал о поляке. Как странно – это совершенно другой мир. Какая удача, какая находка этот Карлыч. Сергей прикрыл глаза и вспомнил, как в школе, первом классе, к ним приходил небритый дядька из художественного кружка и звал учиться на художника. А с ним такая интересная штука раскладная, внутри тюбики, баночки, кисточки. И во снах и сейчас запах акрила пьянил и дурманил призрачными надеждами. Отец наотрез отказал, запретил, застыдил. Сергея отдали в кружок радиотехники. Схемы, лампочки, провода, плюсы, минусы, сплошная тоска. Смешил этой фразой девчонок, помогая им решать задачки по физике. А Таня пошла учиться к художнику. В седьмом классе Сергей целый год встречал ее после занятий, провожал домой и втягивал ноздрями с нее запах изостудии. Бережно нёс огромную папку её, внутри красочная акварельная размазня теребила ему сердце. Маленькая ладошка в цветных кляксах и пятнах потела в его руке.
Снижение затянулось, Карлыч сидел, вцепившись в подлокотники. Освещение мерцало, салон подрагивал мощью турбин. Карлыч повернул голову к Сергею и, страдальчески замолкая при очередном уханье воздушных ям, рассказывал дальше.
– Так вот, поляк вернулся к себе и стал ждать от Патрика эскизы. Месяц прошел, другой – ничего. На письма не отвечает, на звонки тоже. Поляк в отчаянии. Днем и ночью мечтает о красной маске. И вот через три месяца приходит сообщение от Патрика с вложенным файлом, и там эскизы. Поляк обрадовался, носится по друзьям, хвастается.
Самолет выпустил шасси, и все смолкли, ожидая в благоговейном смирении посадки самолета. Вдруг стали опять набирать высоту. Ещё кружили над аэропортом, спускаясь и поднимаясь. Сергей смотрел в иллюминатор, под ними чернела вода. Гул турбин нарастал, свет тревожно мигал, упругое давление вжимало тела в кресла, головы в подголовники. Сквозь шум и тряску слышались испуганные вскрики, детский плач. Нарастающий вой и скрежет скорости оглушили Сергея, что-то не так, не так, как всегда, не так садятся самолеты, не так трясётся пузо Карлыча, не так давит напряжение на глаза, не так сжимается горло, не так холодеют руки, не так.
Кажется, приземлились. Всё вокруг враз оживилось, заерзало, забубнило, зазвонило. Карлыч подскочил, стал заботливо вытаскивать свои вещи с верхней полки, деловито, пихаясь локтями, выкладывал на свое кресло. Сергей сидел, ждал. Ему нравилась суетливость Карлыча, его провинциальная деловитость и уверенность.
– Серега, ты где в Венеции остановился? – весело спросил Карлыч.
– В районе Риальто, недалеко от моста, не помню улицу, надо посмотреть.
– Уже десять, еще два рейса катеров идут в город. Поскорее бы багаж получить, успеть. Ночью не попасть в центр.
– Хозяин квартиры писал, что остановка катера недалеко от квартиры.
– А я на островах, там, знаешь, брат, дешевле.
Люди толпились в проходе, увёртываясь от локтей, кулаков, сумок и чемоданов, которые летали над головами. И без того тесная людская змея волнообразно пополнялась вновь встававшими – и те с силой впихивались в узкий проход, отвоевывая себе место, умудрялись полностью одеться и стоять долго, потея, тяжело дыша. Змея дрогнула и медленно потянулась вдоль прохода. Сергей замешкался, выходил один из последних из самолёта и потерял из виду Карлыча. Но на паспортном контроле тот сам нашелся и примостился к Сергею в очереди.
– Ну что, Серега, – засмеялся Карлыч с какой-то нервной радостью, потрепав его по плечу, – Венеция там, – махнул он неопределённо.
– А что с поляком? – Сергею натерпелось услышать конец истории.
– Ну… рано радовался поляк этот, – продолжал Карлыч, переминаясь в длинной очереди. – Эскиз – это только начало. Надо найти, кто пошьет эту красоту. Кому ни показывал, никто не мог понять, как это сделать. Поляк опять к Патрику, мол, нужны инструкции и рекомендации по материалам. И Патрик присылает письмо странное, путаное. Мол, оставь затею с маской этой. Поляк не унимается, строчит ему письма, ответа нет.
Прошли паспортный контроль, подошли к ленте багажа. Карлыч задумался о чем-то.
– Карлыч, что дальше-то было? – напомнил Сергей.
– Серега, я переживаю, как бы не вспороли брюхо моему чемодану. Не замотал я его лентой, поскупился. Да чего, думаю, времена-то другие. А сейчас думаю – зря. Карлыч носился вдоль ленты, подбегал к вновь появившемуся чемодану, стаскивал, осматривал, обратно на ленту бросал. После каждого такого осмотра он виновато поглядывал на Сергея: ну обознался, что уж. Оказалось, что это вообще не с их рейса чемоданы крутятся. Нашли свою ленту, ждали долго, около получаса. Карлыч носился по багажному отделению, проверяя чемоданы на других лентах. Информации на табло он, видимо, не верил. Наконец пустили ленту с багажом их рейса, и почти сразу выскочил чемодан Карлыча. Он, довольный, подошел к Сергею.