– Тебя все устраивает, и я знаю, что ты никогда не бросишь жену, – разозлившись, однажды сказала она ему.
– Ничего подобного, – возразил он. – Я люблю тебя и не собираюсь всю жизнь прожить с женой. Да я и не смог бы. Между нами давно ничего нет. Мы спим в разных комнатах.
– Ну так и брось ее!
Эдуар печально покачал головой и произнес свое коронное:
– Для этого мне требуется время.
Фанни упала на подушку и уставилась в потолок гостиничного номера. “Ничего у нас с тобой не получится, – думала она. – Наше прошлое сводится к знакомству в поезде; наше настоящее – к номеру в отеле, а будущего у нас нет”. Фанни была права. С Эдуаром ее связывала только физическая близость. Она не могла прогуляться с ним по улице или пройтись по магазинам. В тот единственный раз, когда они провели в Трувиле оба выходных, Эдуар каждую секунду оглядывался и вздрагивал, словно ожидал, что из-за ближайшего угла появится кто-нибудь из знакомых: сослуживец, приятель или, хуже того, подруга жены, неизвестно зачем оказавшаяся в маленьком нормандском порту. А вдруг их кто-нибудь увидит? То же самое с ресторанами. Они никогда не выбирались за пределы квартала Батиньоль, в котором Эдуара не знала ни одна живая душа. Но даже здесь он беспрестанно вертел головой и дергался на каждый хлопок входной двери.
Если они встречались в Париже, Эдуар врал жене, что уезжает в командировку в провинцию или за границу. Ради этого ему приходилось изучать расписание движения поездов, принимать в расчет вероятные забастовки работников воздушных компаний, быть в курсе местных событий и празднеств, чтобы в случае чего быть готовым ответить на любой вопрос. Фанни понимала, что все эти ухищрения ему в тягость; зато ей не надо было отчитываться ни перед кем. Никто не ждал ее дома, разве что экран компьютерного сервиса “Минитель”, с помощью которого она обменивалась с ним электронными письмами, а иногда отправляла короткие сообщения среди ночи. Порой ей приходило на ум, что “Минитель” специально изобрели для тайных любовников.
Звонить Эдуару она не могла – ни домой, ни на работу. Они встречались на форуме “Алина-3615” – разумеется, под псевдонимами. Эдуар именовался “Альфа75”, Фанни – “Шупетта”. Если у него выдавался, приблизительно раз в месяц, свободный вечер, он отправлял Шупетте сообщение: “Можем встретиться с 22-го на 23-е. Ты как?” “На том же месте”, – отвечала она. Изредка они переговаривались по ночам через терминал. Эдуар бесшумно, как индеец племени сиу, поднимался с постели, на цыпочках, чтобы не скрипнула половица, пробирался в кабинет, включал “Минитель”, ждал, пока установится соединение, и обнаруживал, что Шупетта уже на линии. Они обменивались признаниями в любви и обещаниями. В верхней части экрана появлялась надпись “У вас новое сообщение”. Иногда сообщение Шупетте приходило не от Альфы75, а от кого-нибудь другого; как правило, оно содержало непристойное предложение и оставалось без ответа. Со своей стороны, Альфа75 тоже получал сообщения от мужчин, которые спрашивали, свободен ли он сегодня вечером и вообще, что его интересует – встреча в реале или просто возможность потрепаться. Сквозь дебри электронных соединений пробивал себе дорогу романтизм.
Фанни все глубже погружалась в эту тепловатую – ни жаркую, ни холодную – связь, позволявшую видеться с любимым раз или два в месяц, на протяжении пары часов, проведенных исключительно в постели. Она мечтала порвать с Эдуаром, но не находила в себе достаточно смелости. Ей уже не впервые приходилось испытывать это смешанное чувство смятения и страха. Она понимала: если их отношения не изменятся, все это может тянуться годами. Не зная, что написать в розовой тетради, Фанни завинтила колпачок на ручке и задремала. Часа через два она открыла глаза и осмотрелась. Поезд подходил к Парижу. За окном лило как из ведра. Она вздохнула – забыла прихватить зонтик. В этот миг ее взгляд упал на черную шляпу, лежащую в багажной сетке. Она еще раз огляделась. В вагоне оставалось всего пять пассажиров, и все пятеро сидели далеко от нее. Шляпа не могла принадлежать ни одному из них. Заскрежетали тормоза. Фанни встала, взяла из сетки шляпу и надела на голову. Посмотрела на свое отражение в темном вагонном окне. Ей шла эта шляпа. Да и от дождя защита.
Поля фетровой шляпы обхватывали голову плотным козырьком, сужая обзор до строго ограниченного коридора, протянувшегося до линии горизонта. Пока Фанни шла кварталом Батиньоль, какой-то мужчина обернулся на нее. Интересно, какое впечатление она производила – в джинсовой мини-юбке, босоножках, серебристой куртке и черной шляпе? Девицы родом из 80-х – свободной, сексуальной, даже легкодоступной?.. Она посмотрела на свое отражение в зеркальной витрине магазина одежды. В шляпе ее лицо приобрело непривычно благородные черты; кстати, чтобы шляпа не сползала на глаза, пришлось убрать волосы в пучок. Может, остановиться на этой прическе? И всегда выходить на улицу в мужской шляпе из черного фетра? Ей казалось, что этот головной убор наделил ее новой властью – тот же эффект производили шмотки от известных производителей, которые она позволяла себе слишком редко. Например, юбка на ней была от Ива Сен-Лорана, а босоножки – от Сони Рикель. Она знала: стоит ей надеть юбку с лейблом YSL, и она немедленно начнет чувствовать себя красивой и соблазнительной. Аналогично дело обстояло с босоножками от Сони Рикель, за которые она выложила четверть месячной зарплаты: достаточно было затянуть на ноге тонкие ремешки, и она мгновенно становилась выше ростом, обретая гордую осанку и независимый вид. У нее даже походка менялась, делаясь гораздо более уверенной. Босоножки от Сони Рикель обладали тайной магией, и секретом этой магии владела она одна. Дождь кончился, и Фанни сняла шляпу. На кожаной ленте внутри шляпы она различила две выбитые золотом буквы: “Ф. М”. Неужели судьба до такой степени на ее стороне? Ведь это же ее собственные инициалы – ее зовут Фанни Маркан. “Ах ты моя хорошая… Ну уж я тебя не брошу”, – пробормотала она, поглаживая фетр, затем снова собрала волосы в пучок, надела шляпу и зашагала по улице еще более решительной походкой.
В квартале Батиньоль было безлюдно, лишь вдали мелькали редкие силуэты, тут же растворявшиеся в тени домов. До отеля, в котором ее ждал Эдуар, оставалось совсем недалеко. Наверное, смотрит телевизор или валяется на кровати и читает “Монд”. В холле Фанни прошла мимо портье. Он кивнул ей и заговорщически улыбнулся. Фанни ненавидела этого человека, прекрасно осведомленного о ее личных делах. Ей представлялось, как по ночам он бродит по гостиничным коридорам, с гаденькой улыбочкой прислушиваясь к доносящимся из-за дверей звукам, издаваемым неприкаянными любовниками, не имеющими, если не считать этого крошечного отеля, крыши над головой. Она стала подниматься по лестнице, таща за собой сумку. “Должно быть, сейчас пялится на ее ноги”, – подумалось ей. Вот и третий этаж, номер 26. Из-под двери доносился звук включенного телевизора. Участники передачи вели оживленную дискуссию. Фанни догадалась, что это передача “Право на ответ” – Эдуар любил ее смотреть. На съемочной площадке всегда стоял дым коромыслом, все орали, перекрикивая друг друга, порой казалось, еще чуть-чуть, и спор перейдет в драку; ведущий Мишель Полак обычно наблюдал за этим безобразием, покуривая трубку и насмешливо щуря глаза. Фанни постучала в тот момент, когда заканчивался еженедельный обзор новостей; пошли титры и закадровый голос объявил, что рисунки к программе выполнены художниками Синэ, Планту, Волынским и Кабю. Тут же раздался насмешливый голос актрисы Моники Тарбес, тоном рыночной торговки овощами возвестивший: “До будущей недели!”