– Начальник полиции сказал, что ты почти ничего не помнишь, – сказал Патрик. – О нас и о своей жизни.
Я кивнул.
– Наверное… наверное, так просто было легче. Забыть, кем я был раньше.
Патрик бросил взгляд на Алексис и сжал ее руку.
– Мы понимаем. – Потом улыбнулся дрожащими губами. – Так странно слышать от тебя канадский акцент.
– А-а… – Об этом я не подумал. – Должно быть… эти люди, которые меня похитили…
– Можешь пока не рассказывать, – сказал он.
– Спасибо, – ответил я и теперь я старался выговаривать гласные покруглее, как Патрик.
– Лекс, где твой телефон? – спросил он.
Алексис (то есть Лекс) сунула руку в сумочку и достала свой мобильный телефон. Кажется, она догадалась, чего хотел Патрик: открыла фотографии, сохраненные в памяти, и мы втроем склонились над экраном.
– Вот Миа, – сказала Алексис, когда на нем показалось фото темноволосой девочки с косичками, в желтом платье. – Правда, не верится, какая она уже большая? Она же была почти младенцем, когда…
Она не договорила. Патрик дотянулся через меня и положил руку ей на спину.
– Вылитый твой папа, правда? – сказал он. Пролистнул фото Миа, и оно сменилось другим – бледным худеньким пареньком в очках, с едва заметной усмешкой на губах. – А вот Николас. Пару месяцев назад он начал ходить по колледжам, выбирать, куда поступать, и клянется, что ни за что не станет учиться ближе чем за тысячу миль от Калифорнии.
Я улыбнулся.
– Похоже на Николаса.
Лекс взглянула на меня и снова перевела взгляд на экран. Она перебирала картинки, пока не отыскала фото мамы – в ней идеально сочетались черты самой Алексис и Патрика. Высокая и плотная, как Патрик. Белокурая и красивая (хотя и несколько увядшей красотой), как Лекс. На снимке она стояла рядом с Миа, а та задувала свечи на праздничном торте. Мама улыбалась, но в глазах улыбки не было, и смотрели они куда-то вдаль.
– Как она? – спросил я.
– Она… – Патрик откашлялся. – Она будет рада тебя видеть.
Они показали мне еще несколько десятков фотографий. Папу, наш дом, нашего старого золотистого ретривера Хони, моего лучшего друга Эндрю, который, как сказала Лекс, пару лет назад переехал с родителями в Аризону. Соседей, кузенов, приятелей, которых я не мог назвать по именам. Я притворялся, будто узнаю кое-кого, но вряд ли это выглядело убедительно. Это было все равно что рассматривать фотографии из чьей-то чужой жизни.
Но это была жизнь, которой я хотел жить.
– Не волнуйся, – сказала Лекс. – Мы тебе поможем вспомнить.
Дверь в комнату для допросов отворилась, и Уорнер просунул в нее голову.
– Как идут дела?
Патрик встал.
– Когда мы сможем забрать брата домой?
– Хм, это не такой простой вопрос, – ответил Уорнер. – Нельзя же вот так просто гулять туда-сюда через границу. У него ни паспорта, ни удостоверения личности.
Лекс порылась в сумочке, достала оттуда папку и протянула начальнику.
– Здесь его свидетельство о рождении и карточка социального страхования.
– Это снимает вопрос об удостоверении личности, – сказал Патрик.
Уорнер взглянул на документы в папке, и между его нахмуренными бровями прорезались тонкие морщинки.
– Хм. Это, разумеется, меняет дело, но…
– Что? – переспросил Патрик.
Уорнер бросил взгляд на меня и снова отвел глаза.
– Может быть, поговорим в коридоре, мистер Макконнелл?
Патрик вышел вслед за Уорнером, а Лекс осталась со мной. Дверь была закрыта, но до нас доносились приглушенные голоса – правда, не настолько громкие, чтобы разобрать слова. Да можно было и не слушать, я и так все понимал. Свидетельство о рождении Дэниела Тейта доказывало только то, что он родился на свет, но не то, что я – это он.
– Не волнуйся, – сказала Лекс. – Патрик с этим разберется.
Она говорила очень уверенным тоном. Откуда у нее такая уверенность?
– Да? – удивился я.
– Он мастер убеждать. И большой упрямец. – Она перевела взгляд на дверь. – Он всегда добивается своего.
Голоса в коридоре звучали все громче. Теперь я разбирал слова.
– Об этом не может быть и речи! – говорил Патрик.
Уорнер был спокойнее, поэтому его труднее было расслышать.
– …Элементарный тест… удостовериться…
Мои ногти впились в ладони.
– …Никаких тестов ДНК! Мальчик пережил чудовищное насилие, и мы не станем подвергать его… не хотим, чтобы он думал, будто мы в чем-то сомневаемся…
Я посмотрел на Лекс. Она опустила глаза, избегая моего взгляда, но обняла меня одной рукой за плечи. Моей голой шеи касался ее кашемировый свитер, такой теплый и мягкий. Я чувствовал, что она дрожит. Вдруг дверь распахнулась, и Патрик снова вошел в комнату.
– Это мой брат, констебль, – говорил он. – Как по-вашему, насколько вероятно, что мы с сестрой его не узнали?
– Я не сказал, что не верю вам, – говорил Уорнер, – но если бы вы дали нам возможность убедиться…
– Мы не станем ждать несколько недель, пока придут результаты теста и подтвердят то, что мы знаем и так, – ответил Патрик. – Мой брат поедет с нами домой, и чем скорее, тем лучше.
– Я не эксперт, но уверен, что власти затребуют доказательства ваших слов, прежде чем пропустить его через границу, – сказал Уорнер.
– Посмотрим. Я уже позвонил в посольство, они пришлют кого-нибудь сюда. А пока не смейте его трогать. – Голос у Патрика был стальной. – Он несовершеннолетний, у меня есть доверенность от матери, согласно которой я его официальный опекун, и я вам запрещаю это делать. Посмотрим, что скажут в посольстве.
* * *
Чиновница из посольства прибыла с удивительной (а может, как раз наоборот) быстротой. Представилась Шейлой Бринделл. Костюм на ней был наверняка и вполовину не такой дорогой, как у Патрика, однако седеющие волосы и манера держаться создавали впечатление солидности. Обручального кольца на руке не было, зато на шее висел медальон сердечком. Сердечки – детское украшение, поэтому я предположил, что она всю жизнь была карьеристкой, и, пока карабкалась по служебной лестнице, ей было не до свиданий, а теперь с тоской улыбается младенцам в колясках и души не чает в племянниках и племянницах. Твердая кора снаружи и слезливая, сентиментальная сердцевина внутри. Она села напротив нас с Патриком и Лекс, а Уорнер наблюдал за нами из угла, сидя в кресле.
– Вы, несомненно, понимаете, мистер Макконнелл – ситуация очень необычная, – сказала она, машинально щелкая кнопкой авторучки.
– Думаю, вы убедитесь, что мы понимаем это как никто другой, – сказал Патрик. – Мы признательны за то, что вы так скоро согласились принять нас.
– Да, разумеется, – сказала она. – Консул попросил меня заняться этим делом персонально и позаботиться о том, чтобы все было улажено как можно скорее.
Патрик лишь холодно улыбнулся. Что-то тут происходило такое, чего я не понимал – какая-то негласная договоренность между этой женщиной и моим братом.
– Однако, прежде чем мы сможем выдать Дэниелу паспорт в срочном порядке, я должна задать ему несколько вопросов, – продолжала мисс Бринделл. – Мне нужны доказательства, что он тот, кем вы его считаете.
– Разумеется, – сказал Патрик.
– За отсутствием теста ДНК…
Лекс рядом настороженно выпрямилась.
– …Придется обойтись этим опросом, – договорила мисс Бринделл. – Дэниел, ты можешь назвать свое второе имя?
– Погодите, – сказал Патрик. – Мой брат страдает тяжелой потерей памяти в результате травмы…
– Ничего, – сказал я. Я знал ответ. – Мое второе имя – Артур.
Она кивнула.
– А дата рождения?
– Шестнадцатое ноября двухтысячного года.
– Можешь назвать мне имена своих родных? – спросила она. – Можно только ближайших родственников.
В горле у меня пересохло, я ухватил самыми кончиками пальцев бутылку воды, которую еще раньше принес помощник шерифа, и сделал большой глоток.
– Мои родители – Джессика и Роберт Тейты. Патрик и Алексис Макконнелл – брат и сестра от первого маминого брака. Есть еще старший брат Николас и младшая сестра Миа. – Я видел, что мисс Бринделл старается сохранить невозмутимое выражение лица, и прибавил: – У меня самая лучшая семья на свете.