– Еще проще. Нужно создать свой собственный мир. В нем твоя правда и будет жить. Важно, чтобы ей там было удобно.
– А то придется звонить дизайнеру, – добавила Анна.
– Точно. Поэтому необходимо, чтобы мир был только твоим, остальное додумают люди.
– Вы имеете в виду ложь?
– Да, они обожают этим заниматься. А вы еще чем-то занимаетесь?
– Люблю мечтать. Хотя ложь и мечта – это почти одно и то же, с той лишь разницей, что во втором случае – это приятно.
– И о чем вы мечтаете?
– Раздеваться без проблем, – прыснула смехом Анна. – Если честно… Сейчас я даже не знаю. Всякий раз я мечтаю оказаться снова в Риме. Но я уже здесь. Мечта сбылась. Она у меня одна, но многоразовая. Бывают люди однолюбы, а бывают одномечтатели, наверное, я к ним и отношусь.
– Ну Рим понятно, а что-нибудь концептуальное? – рассмеялся, иронизируя на тему, Борис. – Семья, дети. Разве вы не мечтаете о ребенке?
– Женщина начинает мечтать о ребенке, когда встречает мужчину. В полном смысле последнего слова, а не просто как объект удовольствий.
Борис улыбнулся:
– И вы в ту же реку. Вечный поиск своего берега, – задумчиво произнес он. – Допустим, она его находит. Что дальше?
– Здесь начинается самое сложное: она начинает жить.
– А почему самое сложное? – допил свой кофе Борис и вылил гущу на блюдце. На белом фарфоре образовалось черное пятно.
– Потому что романтика выветривается.
– И вся жизнь женщины превращается в наведение мостов через бурные потоки эмоций, – вытер невидимую слезу со своей щеки Борис и рассмеялся.
– Ой, да вы еще и поэт.
– То есть теперь задумаетесь?
– Размечтаюсь. Буду мечтать об этом исключительно в Риме, – улыбнулась задумчиво Анна. – А вы самонадеянный.
– А на кого еще надеяться, как не на себя?
– Это точно, в остальном – позитивного очень мало.
– Еще кофе? – спросил Борис Анну, которая тоже отодвинула чашку от себя.
– Тирамису. Вот, вот о чем я всю дорогу мечтала. Вспомнила.
Борис подозвал камерьере и заказал себе кофе, Анне – пирожное.
– Только, чур, я плачу сама.
– Ты делаешь мне больно, – театрально на «ты» перешел Борис.
– В современном мире каждый платит сам за свои мечты.
– Значит, я – ретро. У меня свои вредные привычки.
– Не бросай. Как бы ни менялись нравы, женщины любят щедрых, – краем глаза Анна уже видела официанта, который лавировал между столиками, неся десерт. – Какая красота, – улыбнулась Анна сначала официанту, потом тирамису. На большом блюде перед ней возник нежный, воздушный брикет, украшенный клубникой и веточкой смородины.
– Знаете, как переводится «тирамису»? «Взбодри меня».
– Вас? Это легко, – зачерпнула Анна первую ложку итальянского десерта и положила в рот. Губы ее сомкнулись, глаза закрылись. – Так пойдет? – медленно растворила она во рту лакомство.
– Неплохо! – запил это глотком кофе Борис.
– Жаль, что очень калорийный, я бы его ела каждый день.
– Вам нечего бояться, вам конституция позволяет.
– Конституция – да, совесть – нет. Хотя я даже как-то пыталась приготовить его дома. Привезла из Италии все ингредиенты. Сыр маскарпоне из Ломбардии, – захватила она ложкой нежную сливочную плоть и показала Борису. – Хотите попробовать?
– Нет, я пас. Боюсь, взбодрю вас в ответ, – засмеялся Борис.
– Не бойтесь, когда я ем десерт, я не опасна. В общем, как хотите, – проглотила она очередной кусочек.
– Да, женщины опасны, только когда голодны, – улыбнулся Борис. – И неважно, какого рода голод.
– Ну, хотя бы печенье? Это же савоярди, – показала темную сторону пирожного Анна, – еще один важный компонент – печенье савоярди, очень воздушное, сугубо итальянское. Вот только вина итальянского у меня не было, по рецепту должно быть вино «Марсала». Я заменила его на то, что было. Получилось ничего, но это на голову выше! – взяла Анна веточку смородины в губы.
– Красиво, – заметил Борис.
– Я съела произведение искусства.
– Искусство, искусство… – задумчиво произнес Борис, – оно все время занималось красивым, даже когда рисовали ужасные вещи, выглядело это притягательно. Взять хотя бы красивую смерть, как на картине «Юдифь и Олоферн» у Микеланджело.
– Или «Колокол Уэски» Хосе Касадо, – вытирая губы салфеткой, вспомнила Анна одну из любимых своих картин, с подвешенной, словно колокол, отрезанной головой.
– Да, жуткая сцена, но глаз от полотна не отвести. В то время творцы все хотели делать красиво, красивее, чем было на самом деле, и гораздо красивее, чем сейчас.
– Да, да, – задумчиво согласилась Анна. – Иногда смерть много красивее жизни, – запнулась она. Анна вспомнила красную смерть человека в лимузине. Свою работу она всегда старалась сделать красиво.
– Но глобальное потепление не повлияло на то, что плюс со временем поменялся на минус, потому что для положительного мало стало рисовать красиво, пришло время рисовать реальность, какая она есть. Сейчас только на фоне отрицательного можно создать положительное, иначе его просто никто не увидит. И это не только в живописи. Кино – там тоже все это происходит, или на телевидении, – допил свой кофе Борис. – Минус на минус дает плюс, вот так примерно, – он снова вылил гущу на блюдце и стал ждать. Пятно превратилось в один идеальный круг.
– Да! Прямо жуть как похоже на плюс! – засмеялась Анна.
– Первый плюс комом.
Вечерело, мы незаметно перешли на «ты», потом – в другое кафе. Для продолжения темы нужны были совсем другие напитки.
Рим. Виа Джулия
На улице было тепло и людно. Бесконечные траттории и пиццерии создавали атмосферу вечного застолья. Несмотря на поздний час, у лавок с сувенирами все еще тлела торговля.
– Сейчас будет мост Систо, а потом Виа Джулия, – прокомментировал Борис.
– Неплохо звучит, улица Джулии.
– Да. Это был папа Юлий второй.
– Папа? Ой, а так романтично звучало. Лучше бы ты мне этого не говорил, – засмеялась Анна. Мы перешли мост и вышли на улицу из затертых временем фасадов, арок и темного плюща, придавшего своей бородой средневековой архитектуре еще более древний вид.
Улица была коротка, красивое не могло длиться вечно, она венчалась фонтаном. Анна подошла к массивной мраморной купели и набрала воду в ладони:
– Холодная.
– Вода?
– Вода. А что еще может быть?
– Раньше во время праздников в фонтан пускали вино.
– А я-то думаю – почему мужик на меня так вопиюще смотрит, – плеснула Анна водой в мраморное бородатое лицо.
– Не бойся, это маска, фонтан так и называется – «Маскероне».
– Я поняла. Выпил – маску снял.
– А ниже фонтана, видишь – это античная ванна, из какой-то римской бани.
– Если ты не торопишься, покажу тебе еще фонтан «Черепахи», – не дожидаясь ответа, повел Борис Анну через короткий проулок.
– Я же на отдыхе.
– Это того стоит. Вот где самая романтика.
Мы прошли какую-то площадь, потом еще одну небольшую улочку и вышли к дворцу с фонтаном. Черепашки действительно впечатляли.
– Какие очаровательные, – сказала Анна. – Хочется покормить.
– Да и юноши тоже ничего.
– А черепашки – прямо символ туриста, влюбленного в Рим, – подошли мы совсем близко к земноводным.
– Да, иногда туристы так зачарованы, что начинаешь спотыкаться.
– А что ты хотел? По Риму хочется ходить долго и медленно.
Норма
– Ты помнишь, что он сказал? «Теперь я могу уйти из политики, после того, как меня поздравили таким ласковым голосом».
– Если бы я постоянно не слушала твои записи, мне кажется, Гершвина я теперь выучила наизусть. Если бы не ты, никогда бы мне так не петь.
– Мне показалось, что между вами что-то есть. Но не это я хотела сказать. По твоему голосу я поняла, что ты влюблена по уши.
– В кого?
– Не волнуйся, я не про Гершвина.
– Элла!!
– Я поняла. Как ты себя чувствуешь?
– По-разному. Черное и белое, – передразнила Норма Эллу и засмеялась. – Все зависит от звонка. После черной пятницы наступила белая суббота. Черное и белое, так и живем. Радость и печаль, любовь и ненависть, восторг и разочарование. Жизнь – вечный пешеходный переход. Одни – туда, другие – обратно. Все ждут звонка, – снова повторила Норма.
– Прямо как у меня, пока ты не позвонила хозяину Мокамбо.