Остальные, спорящие и конкурирующие друг с другом, получают от феодалов приказы. В том числе секретари, писари, повара, стража, палачи, площадные ораторы, журналисты – по-современному значит и политологи: на момент передачи и готовности и смены феодальной элиты одной на другую эти самые журналисты и политологи, аналитики очень смешные. Со стороны представляют собой очень удручающее зрелище. Эта такие тупые и подлые люди? Нет же. Все они не хотят, чтобы их отбросили от кормушки. И только. Больше нет никакой причины для беспокойства. Только страх. И выражение фанатичной преданности на лице (лицемерной конечно по той же самой причине). И потому они еще теснее сплачиваются вокруг кормушки (или трона, или режима, или редакции, или студии какой -либо, что есть одно и то же) И ни один лучик света не проникнет в этих местах. Не сверкнет в пластах. А если проникнет, то сверху тут же упадет мешок с дерьмом. И закроет любую дырочку. Причем дерьмо это вполне конкретное. И падает оно тихо, точно и не сговариваясь, с другими мешками. (Если же свет проникнет, то и мешки исчезнут, помещенье проветрят).
Вот с древности появился такой «бродячий сюжет», что девушки деревни или селения, или замка, иди дворца не хотят, чтобы некую Золушку увидел принц. Принц – это один из вариантов молодого феодала, правда в гоне. Если бы он не был в гоне и не имел вкуса, он видел бы перед собой исключительно эту толпу блядей, а не Золушку. Но эти злые и несчастные в страхе женщины еще теснее сомкнут свои ряды, дабы феодал в гоне не увидел Золушку. Вот точно такая же картина феодального консервативного мира. Вот почему этот мир проигрывает рыночному миру бомарше (всегда проигрывает). Что придворные ряды образуют вокруг правящих самодовольных феодалов толпу из своих дрожащих потных тел. Лучшее или передовое не может со времен Шарля Пьеро, и даже еще древнее, попасть на глаза тому, кому нужно.
Глава II
Власть – это все. «Все или ничего»
Почему мы хотим быть первыми. Почему хотим выглядеть богатыми, важными. Всячески изображаем из себя значительность, элитарность, надменность, глубину (которой нет). Хотим пустить пыль в глаза. Если что, то обозначить. Обозначить и не отвечать. Корчим из себя аристократов, мнимую и надуманную элиту. А манеры все равно выдают. Стоит только пройтись и заговорить. Но попытки все равно будут все равно. Этот бег показухи бесконечен. Пусть мнимую, пусть ужимки, пусть гримасы, пусть желания. Но все же мы это делаем. Значит хотим от своего придуманного полета получить дивиденды, хотя бы для себя.
А еще что хотим? Хотим подобострастное окружение? Даже не дружеское, а угодливое. Если вес подтвержден делами, пусть дела связаны с постом, с должностью, но даже это все работает и внушает уважение окружающим. Более того, этот вес сегодня самый главный. Человек имеет сразу возможности. Кто не имеет возможности, тот никому не интересен. Значит, дело тут не в одном человеке, а в самом обществе. Толпа записывает в авторитеты, в «столбовую дворянку» и даже владычицу морскую, потому что сама хочет либо подчиняться, либо повелевать. Чтобы тебя записали во «владычицу морскую», как раз и надо попасть наверх, причем любыми путями. Коротко это звучит так: не будет должностей, не будет и морей. В общем, важность, а по-народному просто понты – есть наш (степной) конек. Возможно, да не возможно, такое есть у всех традиционных народов, я уверен, – все хотят быть наверху, впереди, особенно если это первое место не опасное, наоборот, уютное, сулит подарки и подношения. Все хотят быть чиновниками. Или хотя бы банкирами, чтобы денег было много. Хотя деньги – это совершенно не самое главное при тоталитаризме. Власть важнее. Потому все хотят их заиметь, пока есть должность. Сегодня ты владычица, а завтра никто. Никто и не посмотрит на вчерашнюю «владычицу».
Для традиционного человека власть – это все. Из всех земных ценностей наипервейшая. Это так кажется на первый взгляд, что традиционный человек тихий ягненок, такой полусонный инертный баран, но это на первый взгляд, не надо обманываться. Из всех ценностей, который могут только казаться, самая кажущаяся и манящая – это стояние над всеми. Над всеми, значит выше всех. А кто выше, тот и управляет. Это и есть власть. Середина или знать тоже имеет значение по причине ограниченности самого главного места. И потом всем, кому главное заветное место кажется доступным и недоступным одновременно, все равно окажутся на середине и они это знают. Все традиционные люди будут карабкаться, заползать, проникать, но все равно из этого что-то выйдет посередине. Самое главное, не оказаться в самом конце. Конец все презирают. Хвост – это хвост.
В конце концов, все места у традиционных людей имеют значение. Они их обозначают для тех, кто не знает. Но все традиционные люди знают, что даже в гостях – на торжествах и поминках, а ритуальные мероприятия для того и служат, каждый будет рассажен в зависимости от статуса и ранга. Потому все друг за другом следят. Точно также традиционные люди следят за каждым движением поступком и словом. Каждое движение и поступок тут же оценивается другими точно такими же людьми. Традиционных людей не надо учить этому. Хотя власть все время делает попытку их чему то учить, дабы облегчить свой контроль над населением. В многодетных семьях братья и сестры готовы рассказать все родителям. Отсюда самый смирный он же самый любимый ребенок, – кто? А чем общество лучше? Как в семье, так и вокруг. Моментом триумфа традиционных навыков слежки всех времен и народов является командно-административный режим.
Когда зерефы начинают.
Друг за другом следить, искать сомнительный элемент, врагов народа, шпионов и тд. Так было в Китае при секретаре партии Мао, так было в Камбодже при диктаторе Пол Поте. Но особенно гротескный вариант по количеству жертв, приговоренных формально цивилизованными методом через суды – это при режиме Сталина. Если Камбоджа занимает первое место по дикости, а это обычно расстрел и самоуправство на месте, то в СССР репрессий равны по масштабу самому аппарату власти.
Но этот командно-административный режим необязательно социалистический. В Европе, например, во времена святой инквизиции верующие (хорошие христиане) также следили за еретиками (отступниками). То есть, еретик в неформальной иерархии порядочности – это самое дно или человек со дна, он же нарушитель закона и порядка. А в порядке есть свой иерархия веса и значения. Есть конечно и самый первый, самый уважаемый человек – это Папа Римский. Его епископы, есть его люди на местах. Есть добропорядочные христиане. Есть недобропорядочные. Есть, наконец, самое еретиковое дно, – вольнодумцы. Вольнодумцы не только потому, что они делают не как все, а прежде – не как Папа Римский и его люди, а потому что они нарушают традицию, по которой живут все во главе с Папой. Вера она сильно дополняет традицию будней и освещает их. Делает каждый день светлей, наполненным смыслом. И вдруг, приходит какой-то негодяй и плохой человек и говорит – бога нет! Ату его. Ату его, – командуют люди веры. Ату его, – поддерживает обыватель. Ату его, – ревет толпа. Распни его, сожги и повесь! Он не должен жить. Он нарушает порядок. Он есть дно.
Но мы немного отвлеклись насчет любви зерефов к первому месту. Что они хотят, желают, алчут. Но они желают страстно, если они уже элита, имеют какое-то отношение к знати. Это не возбраняется, наоборот приветствуется. Отсюда феодальная рознь, распри династий, битва престолов. Зерефы или простые люди потому хотят власти тихо, про себя. Мечтают быть знатью. Распоряжаться своей судьбой в первую очередь, а затем и чужими. Они только-только делают свои робкие попытки, начинают мечтать, а как бы взобраться наверх. И тут приходят еретики – вольнодумцы и говорят, раз мечтаешь, то бери. Понравится ли такой ненормальный ход мысли забитому и тихому пока зерефу? В глубине души понравится, но в самой жизни, этот дурак вольнодумец вызовет такой страх и такой испуг, что наш зереф тут же бросит в еретика камень. А затем посмотрит по сторонам, кто это рвение заметил? Кто-нибудь, может быть, заметил. Ведь все друг за другом следят. Ведь даже у стен есть уши. Сам зереф эти стены с дырочками возводил.