Она не представляла себе, что это может быть; если бы она хоть ненадолго задумалась, то поняла бы, что листок не могли засунуть под раму три века назад. Дженнифер вернулась к ступеням алтаря, где было светлее, и расправила бумагу слегка дрожащими пальцами. Пожелтевший и пыльный листок немного порвался на сгибе, когда она расправляла его. Похоже, это было письмо, вернее, часть письма, написанного по-французски: «…C’est alors après avoir reçu l’assurance de notre ami mutuel que j’ai osé vous approcher…»
С нарастающим интересом Дженнифер начала читать сначала:
…Обращаюсь к Вам по рекомендации нашего общего знакомого. Я с облегчением услышал о Вашем согласии и полагаю вполне естественным в данных обстоятельствах, что Вы назначили столь высокую цену. Итак, решено: я приеду, как было условлено, вечером шестого сентября и заплачу Вам ранее оговоренную сумму – три миллиона франков.
Ваши указания по поводу упаковки я принял к сведению. При данных обстоятельствах в них нет особой необходимости.
Исаак ЛенорманБольше на листке ничего не было; современный стиль, абсолютно современное правописание и ничего не говорящая подпись. Дженнифер задумчиво нахмурилась: положить записку на место? Вряд ли здесь чей-то тайник, – похоже, бумагу просто засунули за раму в том месте, где она чуть отставала. Может быть, так, а может быть…
Из полумрака бокового нефа часовни послышался звук легких шагов, и Дженнифер невольно вздрогнула. Сразу отбросив все домыслы, она сунула листок в сумочку и спустилась по ступеням, досадуя, что безмолвная таинственность церкви опять наводит на нее страхи, которые она пыталась отогнать. Дженни заглянула в боковой придел и увидела там девочку в голубом сиротском платье, которая стояла, преклонив колени, на границе светового потока, освещавшего статую Девы Марии. Пока Дженнифер была в главном алтаре, одна из сирот тихонько вошла сюда, чтобы помолиться.
Она с любопытством разглядывала маленький боковой алтарь и опять отметила необычную вещь: небольшая изящная статуя была сделана из бронзы и слоновой кости, крошечные драгоценные камни сверкали на рукояти меча, пронзающего сердце Девы. Notre Dame de Douleur… Скорбящая Богоматерь – довольно странный выбор для церкви сиротского приюта. Дженнифер спешно повернула к выходу, упрекая себя за то, что потратила впустую столько времени. Но когда она проходила мимо, девушка перекрестилась и поднялась с колен. Это была Селеста.
Поблагодарив судьбу, которая свела ее с девушкой до встречи с доньей Франциской, Дженнифер остановилась в ожидании. Селеста на мгновение склонилась к подножию статуи и затем быстро пошла в сторону северных дверей.
Заметив, что ее поджидают, она замедлила шаги.
– Селеста, – мягко сказала Дженнифер, – я так надеялась увидеть тебя снова.
– Но… но мадемуазель, я думала, вы уже ушли!
– Я могла уйти. Но все же я здесь, как видишь. Ответь мне, пожалуйста, на пару вопросов…
Явное беспокойство вновь вспыхнуло в больших глазах Селесты.
– Мне кажется, я не могу… – нервно начала она.
– Неужели это правда, Селеста, – перебила Дженнифер, – что мадам Ламартин не упоминала про своих английских родственников, даже когда ты спрашивала ее о них?
Глаза Селесты расширились.
– Так оно и было, мадемуазель! Конечно! Если бы она сказала…
– Понятно. Совершенно не представляю, почему она ничего не сказала. Судя по твоим словам, она была в здравом уме и твердой памяти. И раз уж она не вспомнила о нас, тому должны быть причины.
– Мадемуазель!..
Дженни продолжала, не обращая внимания:
– Предположим, она упоминала обо мне и просила вас с доньей Франциской известить меня, а вы пренебрегли ее просьбой. Или, допустим…
Но Селеста, покраснев от негодования, возмущенно прервала ее:
– Да что вы, она ни о чем не просила! Я уже говорила вам, мадемуазель, – ни о чем! То, в чем вы нас подозреваете, – большой грех! Это чудовищно!
– Нет, – спокойно сказала Дженнифер, – совсем не грех. Просто халатность. И этого достаточно, чтобы тебе не очень-то хотелось отвечать на мои вопросы. Чем ты так напугана, Селеста?
– Я? Напугана? Глупости, мадемуазель! – И действительно, теперь она выглядела скорее рассерженной, чем напуганной. – С чего мне бояться вас?
– Откуда мне знать? Сначала ты не боялась. Я заметила, что ты испугалась, только когда я спросила тебя о цветах.
Селеста опустила глаза и замкнулась в себе. Она молчала.
– Возможно, ты сообразила тогда, что допустила ошибку?
Селеста подняла на нее глаза:
– Ошибку? Не понимаю. Какую ошибку?
– Ладно, не важно. Но почему ты смутилась, когда я спросила о цветах?
Селеста вдруг улыбнулась:
– Совсем нет.
– Ну хорошо, – сказала Дженнифер. – Тогда расскажи, почему ты принесла на могилу горечавки. Мне кажется, я пойму, правда это или нет.
Селеста выглядела озадаченной.
– Да я ведь уже сказала. Я… я любила ее.
– Да, я поняла. Но почему именно горечавки?
– Они ей нравились.
– Она сама сказала тебе об этом?
Смятение, сквозившее во взгляде девушки, стало немного угасать. «Такое впечатление, – подумала Дженни, – что она ждала каких-то более трудных вопросов».
– Да.
– А как это было?
Селеста беспомощно развела руками:
– Мадемуазель, я не понимаю, чего вы хотите.
Дженнифер терпеливо продолжила:
– Как это было? Ты принесла ей цветы, и она просто поблагодарила тебя, сказав, что они милые? Или не так? Попытайся вспомнить, Селеста. Ведь она была моей кузиной, и мне дорог любой пустяк, о котором она говорила. Я тоже хотела бы принести ей завтра эти цветы…
Селеста не могла почувствовать, как глупо и сентиментально звучат эти слова, она была слишком юной и слишком привыкла к символическим знакам монастырской жизни. Поэтому, еще несколько смущенно, но уже мягче, она взглянула на Дженнифер и задумчиво свела брови. Дженнифер ждала, затаив дыхание от волнения.
– Нет, – сказала наконец девушка. – Все было не так. Я вспомнила, почему решила, что горечавки – ее любимые цветы. Это было вскоре после ее появления в монастыре. Я принесла большой букет цветов – разных, и поставила возле ее постели. Она лежала и смотрела на меня. Потом протянула руку, вот так медленно… – Вспоминая этот жест, Селеста отвела руку в сторону. – И коснулась горечавок. Она сказала: «Вот эти, синие, Селеста, как они называются?» – «Горечавки», – сказала я. А она говорит: «Какие красивые. Никогда не встречала такого оттенка. Поставь поближе, я хочу разглядеть их». И после этого я стала каждый день приносить их ей.
– Спасибо.
Дженнифер глубоко вздохнула, и Селеста, заметившая выражение ее лица, опять забеспокоилась:
– Все, мадемуазель?
– Да, все, – взволнованно сказала Дженнифер и попыталась улыбнуться. – И пожалуйста, прости, что я подумала, будто ты меня обманываешь.
– Ничего, мадемуазель. А теперь, если позволите, я…
– Конечно. Ты должна встретиться с доньей Франциской, верно? – Дженнифер с трудом удалось совладать с дрожью в голосе. – Но, будь добра, покажи мне, пожалуйста, где комната матери настоятельницы.
– Я? Пожалуйста.
Селеста снова занервничала и, бросив на Дженнифер тревожный взгляд, поспешила к выходу из церкви.
Следуя за своей торопливой проводницей через вестибюль и потом по знакомой уже широкой лестнице, Дженни тщетно пыталась хоть немного привести в порядок свои сбивчивые мысли. То, что она сейчас услышала, определенно было правдой: концы начинали сходиться, даже если в новом виде история делалась еще более загадочной. Умершая, вероятно, и правда не имела родственников, и главное – она не была дальтоником.
И следовательно, это была не Джиллиан Ламартин.
«Но что же дальше? – радуясь и отчаиваясь одновременно, думала Дженнифер, пока Селеста вела ее по светлому коридору второго этажа. – Что же делать? Господи, где теперь искать разгадку?»