– Я хаю школу? Да что вы такое говорите? Да я ж тридцать лет ей отдала!
– Да-да! Я, Алла Николаевна, помню вашу дежурную речевку наизусть! Да, вы тридцать лет в этой школе, сорок лет отдала этой школе ваша мать, и меня вы вырастили и выучили в стенах этой вот самой школы! Так? И в том, что я занимаю этот пост, за который вы меня ненавидите, я тоже должна благодарить именно вас. А я, такая вот неблагодарная свинья, с высоты своего директорства вас вечно шпыняю… Так вы и сейчас думаете, верно? А теперь скажите, а мне-то что делать, а? Ведь правила переаттестации одинаковы для всех. И никто в Министерстве не обязан учитывать вашу ничем не доказанную уникальность и наши личные отношения! Так помогите же мне! Помогите мне спасти вас! У вас же возраст пенсионный…
Алла Николаевна не находит возражений – формально все правильно. Теперь же не люди… теперь «человеческий фактор». Мусор под ногами чиновников. Пнул – и отлетело…
– Ни к чему эта беседа нас не приведет, Агнесса Андреевна… Теоретически я прекрасно вас понимаю. Вам же главное – галочку «где нужно» поставить, формальности соблюсти, чтоб все «по регламенту». А то, что за всем этим формализмом стоят жизни детей, уже никто и не учитывает.
Агнесса, теряющая терпение, постукивает по столу безупречными ноготками. Жизни детей… Это – да. Но ведь не тянет уже Аллочка! Возраст же! Пропасть между поколениями! И как сама не поймет? Она будто старый советский будильник, который жаль выбросить – вроде еще работает, но звук невыносимый. Нынешние дети ее и в грош не ставят, а они для нее – словно неопознанные космические объекты.
– Алла Николаевна… Дорогая вы моя… Вечная «классная дама»… Или даже – «классная мама»… Поймите, я уже не ваша ученица, я – ваш директор! Вспомните, Алла Николаевна, как вы когда-то приучали нас к дисциплине! Иногда довольно жесткими методами. А теперь вот – манкируете… А если между нами – вы даже дочь не сумели нормально воспитать… Вот где она сейчас? В Америке, в Европе? И с кем? Все с этим патлатым типчиком?
Перед глазами у Аллы Николаевны всплывает фотография – она, дочь и ее муж «неформал». Карточка стоит на стеллаже, словно «немой укор». На оборотной стороне своим небрежным почерком дочка написала перед отъездом: «Дорогой мамочке на память и на счастье! Все будет хорошо!» Вот уж счастье привалило… Что будет хорошо? Что «все»? И когда оно будет? Опять предательские слезы уже у самых глаз, нельзя, чтобы Агнесса увидала. Господи, только не это. Алла Николаевна медленно разлепляет пересохшие губы.
– Ты права Агнесса… Вы все правы… Я – плохой учитель… И плохая мать…
Алла Николаевна, не глядя на Агнессу Андреевну разворачивается, и, пряча глаза, словно автомат выходит из кабинета. Молодая директриса сочувственно смотрит ей вслед. Да, время никого не щадит… Затем она вздыхает и принимается разбирать огромную пачку документов, скопившуюся у нее на столе. Рабочий день неуклонно и неизбежно наваливается на нее.
Утро. 08:55
В кабинете истории, тем временем, жизнь идет своим чередом. Каждая минута отсутствия учителя – это возможность еще хоть немного позаниматься своими делами, которые, разумеется, в разы интереснее всего того, что может рассказать любой взрослый, распинающийся сорок пять минут у доски.
Драчунья Ира Соколова по прозвищу «Птаха» уже простила своего непутевого бойфренда и увлеченно его нацеловывает, нисколько не смущаясь одноклассников. Впрочем, никого и не заботит милование парочки – привычная картина, да и у каждого своих дел полно! На первой парте лучший ученик класса, идущий на золотую медаль Дима Орлов, по прозвищу «Дипломат» штудирует пособие «Для поступающих в МГИМО». Полистав книгу, Дипломат с презрением захлопывает ее и отбрасывает от себя. С соседней парты его окликает Семен Малкин по кличке «Малик». В руках у него подобное издание – «Для поступающих в МГУ».
– Не катит?
– Не-а, муть одна, ничего путного. А у тебя как?
– Ты знаешь, есть кое-что, ну чисто практические моменты, но на самом деле мне сказали, что нужно тянуть аж на уровень второго курса, тогда шанс реальный. И еще интересно – если начинают валить, то вопросики по новейшим западным исследованиям вкатывают! Из тех, что еще даже на русский не перевели, прикинь?
Скромная зубрилка Юлька Ракитина, затаив дыхание прислушивается к их разговору, делая вид, что переписывает конспект. Она давно и очень неровно дышит к Дипломату, каждое слово которого представляется ей наполненным тайным смыслом. Ракитина нежно смотрит на Дипломата, но тот не удостаивает девушку и взглядом, а продолжает над ее головой беседу с Маликом.
– Да уж. Но жизнь, сам знаешь… Жестче кое-чего.
Парни косятся, обмениваются понимающими улыбками, а Зубрила слегка краснеет, но ее волнение по-прежнему не занимает блистательный ум Димы Орлова. Малик протягивает Дипломату свежий американский журнал со статьей по кибернетике.
– Ты, кстати, с инглишем не помог бы? Мне один чувак притаранил журнал, там как раз самые новинки опубликованы.
Но Дипломат отрицательно качает головой.
– Прости, перегруз! А точнее, даже перезагруз!
– Намек понял, эх… Жаль! Самому как-то придется….
Малик начинает самостоятельно бороться с английским языком – уж больно хочется узнать о новейших кибернетических изобретениях. В мечтах он уже в Калифорнии, в «силиконовой долине» и на пороге важнейшего открытия века…
Из блаженного состояния мечты Малика выгоняет громкий, недовольный голос Зубрилы.
– Слышь, Жулбин, нельзя потише, а? Детство в одном месте играет?
Сидящий позади них Артем Жулбин – самозабвенный эгоист и профессиональный спорщик по прозвищу «Жаба», играет на мобильнике в «стрелялки», включив звук на полную катушку. На весь класс раздается: «Бдыщ, бдыщ, бдыщ, тра-та-та-та! Ба-бах!» Затем опять: «Бдыщ, бдыщ!» Жулбин ни с кем не считается, а уж на Зубрилу ему тридцать раз наплевать.
– Уткнись в шпаргалку, недоделка!
Пробурчав это, Жаба вновь возвращается к стрелялке. Слоняющийся от скуки между рядов местный клоун Гусько, решает проявить мужскую солидарность.
– Эй, Зубрилка, ты всю историю уже вызубрила или только до каменного века добралась?
Жаба презрительно фыркает.
– Не видишь что ли – она сама из каменного века! Такая же уродка! Неандерталка!
– А вы дебилы оба, – обороняется Зубрила, – ни одной книжки, небось, в жизни не прочитали. Особенно ты, Гуся.
– Да твои книжки и хомячки читать не станут, не то, что гений – я!
Выдав эту тираду, Гуся горделиво шествует на свое место.
Ветер
В мирную тишину директорского кабинета внезапно врывается кричащий вихрь возмущения. Агнесса Андреевна от неожиданности подпрыгивает на мягком кожаном сидении своего кресла и на несколько секунд замирает в оцепенении, стараясь понять и связать воедино бессвязные выкрики математички Любови Петровны. Все-таки старшее поколение совершенно не умеет сдерживать свои эмоции! А еще так любят говорить о хорошем воспитании… То Алла в слезах, то Баранова в истерике… Послушать только эти вопли.
– Агнесса Андреевна! У нас ЧП! Он опять спит!
Масла в огонь подливает Лия Павловна, квохчущая в дверях.
– Кто? Кто, Любовь Петровна? Кто спит?
– Да Петр этот, Иванович!
– Кто??
– Да охранник!
– А! Иван Петрович!
Агнессе Андреевне, наконец, удается поймать нить повествования. А Баранова, между тем, продолжает фонтанировать.
– Петрович, Иваныч, в общем, хоть горшком назовите, но этого терпеть больше нельзя. Мало ли что случится – дети же словно бешеные – драки, свары, а этот спит себе, как сурок, спьяну. Если травматизм какой – вы же будете отвечать, Агнесса Андреевна!
Агнесса пытается внести в этот хаос хотя бы каплю логики.
– А с чего вы взяли, что он выпивши?
– Да вы понюхайте его! Агнесса Андреевна! Я прошу принять меры. То есть, уволить этого пьяного хулигана, выполняющего у нас по какой-то непонятной мне причине роль охранника. Я теперь этого так не оставлю.